Консультант и аналитик Карен Срапионов, партнер инвестиционной компании Avesta Investment Group, комментирует новую редакцию закона «О банках и банковской деятельности».

На ожидании притока иностранных инвестициях в капитал банковского сектора, видимо, можно «поставить крест», поскольку новая редакция закона «О банках и банковской деятельности» будто бы ставит своей целью недопущение этого.

Шутка ли, около четверти текста закона составляют статьи 17−27, касающиеся особенностей владения акциями банков иностранцами, включая структуры с каким-либо участием даже номинальных владельцев из оффшорных юрисдикций. И это несмотря на строго обратные заявления со стороны представителей Центробанка Узбекистана и Сената о необходимости выхода государства из банковской сферы.

Слово «оффшорный» у нас давно приравнено к ругательному. Вот, даже замминистра финансов, рассказывая об изменении налогообложения прибыли, не делает уточнений про «незаконность» или «противоправность» операций — простое их осуществление с оффшорной компанией уже является негативным фактором: «Мы знаем модели, когда предприниматели уклоняются от уплаты налогов через ценные бумаги. У нас начинает развиваться рынок капитала. Предприятие может купить акции у компании, которая создана в оффшорной юрисдикции». Возможно, фраза и вырвана из контекста или цитата не является полной, но это не отменяет посыла чиновников, что «оффшоры — это плохо».

Вот и новая редакция закона «О банках и банковской деятельности» фактически запрещает иностранным инвесторам владеть банковскими акциями в Узбекистане, если в цепочке между компанией-инвестором и конечным бенефициаром, скажем, гражданином Германии, Англии, России, Швейцарии, США или другой страны, находится компания, зарегистрированная в оффшорной юрисдикции.

Про откровенную дискриминацию инвесторов по их типам (международные финансовые институты развития и банки имеют отдельный порядок — см. абзацы 9−10 статьи 17) или право Центробанка требовать продажи акций акционерам даже в случае, если он получил их законно при обстоятельствах, не зависящих от него, я даже не упоминаю, т. к. это наименьшая из проблем.

Хотя ясно, что такой формулировкой ЦБ решил закрыть возможность передачи акций по фиктивным договорам. Но ведь в таком случае нужно было не запрещать операцию в целом, а внимательно анализировать все операции, вычислять мошенников, обращаться в суды, признавать сделки ничтожными, но ведь это время, усилия, расходы и т. д. — намного легче просто запретить, закрыв «окошко».

Хотелось бы понять мотивацию введения таких запретов. От чего это должно уберечь банковскую систему и граждан Узбекистана?

  • Чтобы иностранцы не получили контроля над структурно важными банками? Так 8 из 10 крупнейших банков контролируются государством. Статус-кво может поддерживаться рекомендациями правительству не продавать их. И несмотря на недавние заявления о необходимости снижения доли государства, слышать противоречивые заявления нам не впервой.
  • Возможно, ЦБ боится существенного роста розничного кредитования, роста просрочек и долговой нагрузки? Да, без сомнения ситуация крайне сложная и, учитывая низкую финансовую грамотность населения, это вполне реалистичный и опасный сценарий. Но совершенно не ясно, при чем тут могут быть иностранцы? Разве местные банкиры не могут делать то же самое? Не эффективнее ли, как ЦБ и планирует, регулировать процесс выдачи кредитов, проверки долговой нагрузки и т. д., а не просто страну регистрации владельца акций банка?
  • Возможно, есть опасения из-за непрозрачности отчетности и источников финансирования таких инвестиций. Но нет, документ не требует раскрытия специфичной информации, а просто запрещает владение. Если бы проблема была в раскрытии информации, то, наверное, следовало бы уточнять, что оффшоры, которые представляют собой инвестиционные фонды и их менеджеры регулируются и имеют лицензии, то такие инвестиции разрешены.

К сожалению, пока, кроме простой бюрократической паранойи «как бы чего не вышло», других объяснений я не вижу.

Ещё более непонятным кажется то, что всего два месяца назад в законодательство были внесены изменения, позволяющие иностранцам покупать до 5% акций банков. Сомневаюсь, что данный документ принимался без ведома Центробанка. Ещё больше сомневаюсь, что на тот момент была не готова редакция закона «О банках и банковской деятельности» в том виде, в котором она вышла в ноябре. Так почему же уважаемые госорганы уже тогда не договорились, не обсудили вместе и сразу не сказали, что иностранные инвестиции в банки будут закрыты? Ведь в опубликованных правках ограничивалось только прямое оффшорное владение, и исполнить такое требование было достаточно просто, создав SPV в неоффшорной юрисдикции.

В очередной раз мы видим череду противоположных действий, что настораживает, нервирует и отпугивает инвесторов. Ведь они понимают, что согласованности в действиях разных госорганов нет, а значит, ни о каком положительном результате говорить нельзя.

Безусловно, Центробанк должен контролировать акционеров, которые могут оказывать влияние на действия банков. Подобные ограничения присутствуют во многих странах, но мы говорим о миноритариях, которые зачастую планируют владеть долями не более чем 1% капитала банка, а часто и вовсе менее 0,1%.

Безусловно, во всём мире идет активная борьба с сокрытием налогов и деоффшоризация, но, всё-таки, борьба идёт с негативными сторонами, а не с самим фактом наличия оффшорных компаний. Практически все инвестиционные фонды зарегистрированы в юрисдикциях, относящихся к оффшорным, что позволяет оптимизировать структуру, налоги, делая капитал дешевле, что важно для компаний, привлекающих инвестиции. Можно спросить у любого поисковика, и он выдаст сотни ссылок на ведущие юридические компании, помогающие открыть компании на Кайманских или Британских Виргинских Островах. А аудиторы «большой четверки» имеют офисы в этих странах не из-за наличия развитой промышленности, а для целей аудита оффшорных фондов и холдингов. При должном раскрытии информации, прозрачности структуры и наличии регулирования нет никаких существенных дополнительных рисков в инвестициях от оффшорной компании по сравнению с инвестором из другой юрисдикции.

Безусловно и то, что ведущие отечественные банки должны привлекать инвесторов из числа ведущих стратегических партнеров, которые смогут привести с собой не только деньги, но и технологии, знания, ноу-хау развитых рынков, чтобы обеспечить динамичную трансформацию банковской системы Узбекистана в соответствии с мировыми стандартами. Но ведь в Узбекистане существует и ряд других банков, которые не ищут стратегических инвесторов или неинтересны им. Но они могут быть интересны небольшим финансовым портфельным инвесторам, которые имеют богатый опыт инвестирования в банки и финансовые институты в других странах, которые рассчитывают внести небольшие суммы в капитал банка — 1−5 млн долларов, которые не претендуют на управление или вхождение в совет банка.

Как таким банкам и инвесторам структурировать свои операции? Почему Центробанк опять определяет себя единственным, кто должен решать, кто и как должен вкладывать в банковскую сферу? Разве это не очередной пример микроменеджмента и «ручного управления», отказ от которых так часто декларируется государством и которые так много вреда нанесли экономике страны?

Иностранные инвесторы должны иметь возможность вкладывать в акции банков точно так же, как в другие компании. Иностранные миноритарные инвесторы могут стать важнейшей базой для реализации акций небольших банков в Узбекистане, включая государственные банки. Но новая редакция закона «О банках и банковской деятельности» практически закрывает такую возможность на достаточно долгое время, т. к. внесение изменений в нормативный документ уровня закона займёт очень много времени. А ведь этого можно было бы избежать, если бы авторы документа активно представили бы его на общественное рассмотрение.

Во многих сферах у нас наблюдаются преференции и некий пиетет по отношению к иностранным партнёрам, инвесторам и консультантам, им отдаётся предпочтение, но в данном случае, к сожалению, всё наоборот.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.