О том, что такое «мозговые центры» и какую роль они играют в развитых странах, пишут ректор Ташкентского государственного педагогического университета им. Низами Алишер Умаров, заведующий кафедрой теории и практики построения демократического общества в Узбекистане ТГПУ Валерий Хан и главный специалист Управления по привлечению инвестиций и развитию культурного туризма при Министерстве культуры Гуласалхон Саидмавлонова.

Зачем понадобились «мозговые центры»

Мы живём в эпоху цифровых революций и строительства нового мирового порядка, новых вызовов и угроз. Мир становится всё более непредсказуемым. Это касается как имеющих глобальные последствия вопросов, например, последствий COVID-19 или смены администрации в США, так и вопросов, значимых для каждого человека в отдельности: будут ли актуальные сегодня профессии нужными через 10 лет? Кто даст ответ, надёжный и практичный?

Действующие правительства, корпорации, партии и политики ввиду лавинообразно растущего объёма информации не способны быстро и при этом качественно принимать решения. Если говорить о государственных деятелях и политиках, они находятся между «ножницами» потребности в глубоком и тщательном анализе, который может требовать значительного времени, и необходимости ежедневного скорого реагирования на информацию и события.

Временной горизонт, в котором политики выстраивают свою деятельность, определяется сроком избрания, иначе говоря — до следующей избирательной кампании. В 2003 году бывший начальник отдела планирования при канцлерстве Герхарда Шрёдера Вольфганг Новак говорил об «обнищании ориентированного на будущее мышления» в политике.

Государственные и политические структуры разного ранга всё чаще обращаются к так называемым «фабрикам мысли» (think tanks) с целью принятия оптимальных политических решений и поиска долгосрочных ориентиров действий на основе научно обоснованных рекомендаций от экспертов. Сегодня даже правительства полагаются не столько на экономические прогнозы собственной администрации, сколько на рекомендации think tanks. В этом плане мозговые центры являются поставщиками идей для государства, политических структур и общественности.

Think tanks («мозговые центры», «мозговые тресты», «фабрики мысли») — это финансируемые из частных источников или государственными учреждениями, ориентированные на практику экспертно-аналитические институты и центры, основными задачами которых являются исследования, научно обоснованные комментарии, рекомендации и прогнозы по тому или иному кругу общественно-политических значимых тем и проектов.

Наиболее мощные «мозговые центры» находятся в индустриально развитых странах. Не в последнюю очередь благодаря им, развитие этих стран осуществляется по оптимальным траекториям. Сегодня в мире насчитывается около 7000 «мозговых центров» более чем в 180 странах. Наибольшее количество этих центров находится в США, Западной Европе, Индии, Китае, России, Японии.

Исходя из факта, что «мозговые центры» непосредственно оказывают влияние на процессы в обществе и политические структуры государства, Джеймс Макганн, ведущий специалист в области экспертно-аналитических центров, причисляет их к «пятой власти» — после законодательной, исполнительной, судебной властей и СМИ — способной оказать влияние на принятие политических решений.

А почему бы и нет? Если взять вторую половину ХХ века и век нынешний, то за многими значимыми политическими решениями, от глобальных до локальных, стоят «мозговые центры». Достаточно обратиться к современной политической литературе в США: в ней можно чуть ли не пошагово проследить, как готовились решения той или иной американской администрации и какую роль в этом играли «мозговые центры», каковы были последствия в политике, экономике, на международной арене.

Одна голова — хорошо, а несколько — всё равно лучше

Термин think tank впервые встречается на рубеже XIX—XX веков как британский жаргон для обозначения слова «мозг». В годы Второй мировой войны он вошёл в военный жаргон США и обозначал «защищённые помещения для размышлений» (отсюда и слово tank), в котором генералы и гражданские эксперты, герметично защищённые от вражеских шпионов, могли спокойно обсуждать варианты военных действий и принимать соответствующие решения.

Позже содержание этого термина полностью трансформировалось. И дело не в том, что сегодня никто не сидит в закрытых помещениях. В отличие от времён Второй мировой войны современные аналитические центры не принимают решения. В них вырабатываются, анализируются и оцениваются возможные решения и их последствия. Это аналитические центры, а не центры принятия решений.

Лишь к концу 1950-х годов данный термин стал применяться в качестве понятия, обозначающего исследовательские институты или группы экспертов с междисциплинарной структурой, которые предоставляют советы и идеи для решения общественно-значимых (политических, экономических и др.) проблем.

До появления «мозговых центров» в современном виде тоже существовали ведомственные советы, политические и экономические консультанты, информационно-аналитические центры при правительствах, министерствах и т. д. Даваемые ими консультации представлялись в виде закрытых отчётов (они и сегодня существуют в виде ДСП — «для служебного пользования»).

Для служебного пользования — информация для чиновников. А почему её не может знать народ?

Однако аналитические центры при правительствах имели существенный недостаток: заведомая лояльность по отношению к действиям правительства, низкий уровень критического осмысления текущей политики, а в силу этого — ограниченный набор рекомендаций (в них принципиально не могли содержаться рекомендации по кардинальному изменению данной политики).

Низкий КПД таких рекомендаций рано или поздно во всех странах приводил к необходимости создания независимых, с мощным интеллектуальным потенциалом, способных к критической оценке любых решений и любой политики центров. Точная диагностика стала ценной и востребованной, невзирая на лица. Это как в медицине: если нет точного и правильного диагноза (каким бы он ни был), не будет правильного лечения, а значит, и выздоровления.

Заказчиками для оценки правительственных решений становились не только финансовые компании и оппозиционные политические партии, но и сами правительственные структуры, причём не только для поддержки своей политики, но и для её критического анализа. Таким образом правительство само заказывало беспристрастный анализ своей деятельности, создавая себе противовес.

Это стало возможным и даже является необходимым в условиях демократического общества, где государственные органы не играют в прятки или в молчанку, а осознают свою ответственность перед обществом. Конечно, и в развитых странах — они не идеальны — есть корпорации, политики и государственные деятели, для которых собственное благополучие важнее благополучия общественного, которые скрывают общественно важную информацию, но для этого и существуют «мозговые центры», которые поднимают и открыто говорят об общественных проблемах.

В отличие от чисто академических институтов think tanks соединяют науку и общество, или, как отмечается в книге о «мозговых центрах» США, «эти учреждения часто действуют как мост между академическим сообществом и сообществом, определяющим политику, между государствами и гражданским обществом, служа общественным интересам как независимый голос, который переводит прикладные и фундаментальные исследования на язык, который понятен, надежен и доступен для политиков и общественности».

Появлению независимых экспертно-аналитических центров способствовало также то, что закрытая форма рекомендаций ведомственных центров приводила к тому, что важная информация оказывалась запертой, не доводилась до других ведомств, общественности, что вело к серьёзным для общества последствиям.

Со временем «мозговые центры» превращались в кузницу политической элиты. Многие аналитики становились ведущими политиками, ответственными членами президентских администраций, и наоборот, многие политики, по завершению своей карьеры, становились профессорами, консультантами, почётными членами ведущих мозговых центров.

Есть ли у нас «мозговые центры»?

Длительное время состояние аналитики в стране оставляло желать лучшего. На этом сказались уровень образования и подготовки квалифицированных кадров, явная или неявная цензура и наличие табуированных тем, контроль за публикациями, заданность исследований и ориентация на поддержку текущей государственной политики, ограниченные связи с зарубежными организациями, подотчётность вышестоящим органам, дефицит достоверных эмпирических данных, низкие заработные платы, кадровая текучка и утечка мозгов.

По данным программы университета Пенсильвании, составляющей наиболее авторитетные рейтинги мозговых центров в мире (The Global Go-To Think Tanks Index), в Узбекистане действуют 12 аналитических центров, относимых к think tanks. Это государственные организации — Институт стратегических и межрегиональных исследований при президенте (ИСМИ), Центр экономических исследований и реформ при Администрации президента (CER), Институт проблем законодательства и парламентских исследований при Олий Мажлисе, Высшая школа стратегического анализа и прогнозирования, Центр развития гражданского общества (бывший Независимый институт по мониторингу формирования гражданского общества — НИМФОГО), «Центр политических исследований» (ЦПИ), Центр «Стратегия развития», Центр социальных исследований «Тахлил», а также ННО — «Центр содействия экономическому развитию» (CED), «Караван знаний», Центр исследовательских инициатив «Ма'no» и др.

Ни один из этих центров, по данным за 2019 год, не вошёл ни в 175 лучших аналитических центров мира, ни в 155 лучших центров за пределами США. Список лучших центров в странах Центральной Азии и Кавказа составил 63 организаций. В него вошли только 4 центра из Узбекистана: ЦЭИР (10), ЦПИ (22), ИСМИ (26) и «Тахлил» (33). По итогам 2017 года Центр «Стратегия развития» вошёл в топ-50 в номинации «Лучший новый „мозговой центр“ 2017 года».

Как стать лучше?

Аналитические центры у нас есть, и их количество, вероятно, будет расти, особенно, если вопрос о них поставлен президентом. Но будет ли обеспечено их качество? Есть ряд барьеров, мешающих нашим центрам продвигаться в международном рейтинге и, в конечном счете, занять свою нишу в информационно-аналитическом пространстве страны.

Первое — это несовершенство законодательства. У нас отсутствует отдельная правовая база для «мозговых центров». Нужно создать нормативную базу о поддержке социальных научных инициатив в сфере аналитических рекомендаций.

В современном мире под влиянием цифровизации и развития малых городов и регионов (областей, районов), складывается тенденция перехода от больших «мозговых монстров» к mini-think tanks, обладающих мобильностью. При этом их становится всё больше и больше, разных масштабов и в разных областях — образовании, науке, культуре, здравоохранении и т. д., и это разнообразие нужно поощрять.

Второе — большинство наших «мозговых центров» учреждено государством. И даже те, которые позиционируют себя независимыми, как это делал НИМФОГО, на самом деле являются государственными структурами и учреждаются государством. Поэтому их анализ и рекомендации не выходят за рамки государственного видения существующих проблем.

У нас не существует «мозговых центров» при политических партиях, в то время как во всём мире это норма. Как партии собираются выстраивать свои стратегии, каково их отношение к деятельности исполнительной власти, к значимым событиям политической и экономической жизни страны?

2 февраля на встрече с лидерами политических партий президент Шавкат Мирзиёев подверг критике партии и парламент за низкую инициативность, формальную работу «для галочки», низкий уровень взаимодействия с исполнительными органами власти. Был поставлен вопрос: «Неужели для реализации реформ должны приниматься только указы и постановления президента?»

Но для того, чтобы поднимать вопросы такого масштаба, нужны аналитические центры, чьи рекомендации могли бы быть предметом обсуждения через партийные фракции в парламенте. Мы видим выступления отдельных политиков, депутатов, блогеров, но нет системной аналитики, которая по плечу «мозговым центрам», как это происходит в разных странах.

Нет соответствующих центров и при различных общественных и государственных фондах. А они нужны — не только в сфере политики и экономики, но в сфере образования, культуры, во всех областях общественной жизни.

Некоторые наши центры — по финансовым обстоятельствам — очень маломощные, не способны содержать группы экспертов и осуществлять масштабные исследования и в силу этого представляют собой лишь рупоры своих руководителей.

Третье — у нас много неоправданно закрытой информации и статистики. Она должна быть максимально полной и открытой, за исключением вопросов, касающихся национальной безопасности страны. Недостоверная или фрагментарная статистика, как и иная значимая информация, — это мина замедленного действия при принятии политических или экономических решений.

Четвёртое — как всегда, кадры. У нас нет элитных учебных и научных заведений, где пестуют, выращивают аналитиков.

Сегодня государству как никогда нужны независимая экспертиза и диагностика. Это позволило бы сэкономить время, деньги, к минимуму свести стратегические и тактические ошибки, включить в обсуждение государственных решений общественное мнение.

Не секрет, что порой те или иные проекты с самого начала содержат в себе серьёзные ошибки, те самые мины замедленного действия. Их раннее обнаружение позволило бы вовремя остановить или изменить проект, не выбрасывать государственные деньги на ветер, сэкономить время, финансовые и человеческие ресурсы.

Но для многих наших чиновников характерна пресловутая «защита мундира», корпоративная «этика»: не выносить сор из избы. Что это означает на практике? Начальство ведомства принимает ошибочное решение, разработчики это знают, но молчат — ведь встанет вопрос: а где вы были? И здесь вступает в силу пресловутое «авось, пронесёт». Эксперты ведомства обнаруживают это через два-три года, но тоже молчат, боятся выносить сор из избы, ведь никто не хочет терять работу.

Ошибочный проект продолжает финансироваться и вдруг, спустя пять лет, лопается. Это как построенный с нарушениями многоэтажный дом, который развалился при первом землетрясении. Кто будет отвечать за это? Кто вернёт потраченные государственные деньги?

А сколько времени и средств нужно, чтобы реализовать современный, инновационный проект общественного значения? Ведь цена масштабных решений гораздо выше, чем стоимость рухнувшего дома. И их последствия могут отзываться годами. Это глупость, которую мы не можем себе позволить — у нас нет для этого времени.

Мнение авторов может не совпадать с мнением редакции.