К новому году телекоммуникационный сектор Узбекистана подходит в виде, который эксперты отрасли называют небывалым для мировой практики, — три из четырех GSM-операторов страны являются государственными компаниями.
Глава единственной в Узбекистане частной сотовой компании, работающей в стандарте GSM, генеральный директор Unitel Дмитрий Шуков ответил на несколько вопросов «Газеты.uz».
— Комментируя недавний проект положения о внедрении технологии Mobile number portability (MNP, так называемое «мобильное рабство»), вы отметили, что он вызывает «массу вопросов». Расскажите, пожалуйста, подробнее, какие предложения к проекту намерен внести Beeline.
— Понимаете, тут вопрос не в шлифовке текста и не в формулировках, а скорее в своевременности инициативы. Технология переносимости мобильного номера повсеместно внедрялась в мире более 15 лет назад.
Думаю, нет смысла напоминать о том, что представляла из себя сфера сотовой связи году этак в 2002. В большинстве стран господствовал стандарт 2G, а до выпуска первого iPhone оставалось еще полдесятка лет. Тогда казалось, что это имеет смысл, поэтому в MNP в ЕС и США, а далее везде инвестировали миллиарды долларов.
Что получили на выходе? Скажем, американцы до сих пор гордятся, что это помогло снизить тарифы операторов в среднем на 3%. При этом все мы помним, на сколько снизились те же тарифы в Узбекистане за последние 15 лет безо всякого MNP, не так ли? Цифры совершенно несопоставимые, и даже сейчас средний абонент тратит на услуги мобильного оператора в США более 50 долларов в месяц, а у нас — около 3 долларов.
Об отсутствии понятной мотивации говорит даже тот факт, что внедрение MNP обуславливают развитием электронной коммерции. Тоже, кстати, без дополнительных аргументов, чтобы не попасть в совсем уж неудобное положение. Все обстоит с точностью до наоборот: IT-новации последних лет практически свели к нулю какую-либо жесткую привязку к абонентскому номеру. Общение и даже бизнес уходят в мессенджеры и ОТТ (Over The Top) сервисы, имеющие очень условное отношение к регистрационным данным сотовых компаний: даже меняя номер, вы сохраняете все свои аккаунты.
Вызывает недоумение также и то, что в проекте документа особо оговаривается невозможность переносимости стационарных номеров. А, собственно говоря, почему это нельзя? В тех же Соединенных Штатах возможность переносить фиксированные «городские» номера — LNP (Local Number Portability) — появилась еще в 1997 году, и только в 2003 году американских сотовых операторов обязали внедрить MNP. Думаю, в нашем случае ответы на вопросы как о внедрении MNP, так и о запрете LNP стоит поискать в том, кто является лидером по числу мобильных номеров, а кто — по числу стационарных.
Впрочем, если есть желание и воля потратить миллионы долларов бюджетных денег на технологию, которой в лучшем случае воспользуется 5−6% абонентов — почему нет? Не существует, правда, понимания сроков ее внедрения, а также источников финансирования, а это дело небыстрое, как показывает зарубежный опыт.
— Отразилось ли на абонентах Beeline расширение внешнего канала в 10 раз?
— Я ждал этого вопроса. Иллюзий по поводу нашумевшего десятикратного расширения внешнего интернет-канала строить не надо — это как раз тот случай, когда вместо поступательного развития мы сначала получили технологический кризис, а потом некий подвиг по его преодолению.
Могу сказать одно: расширив емкость международного канала, «Узбектелеком» попросту вернулся к нормальному режиму работы, что мы со своей стороны всячески приветствуем. Поскольку ситуация, при которой нам приходилось неделями и месяцами вытягивать из монополиста каждый лишний Гбит/с в последние полтора года, просто не укладывается в голове. По сути, затормозив развитие интернета в Узбекистане более чем на год, ответственные за это люди и побудили главу государства в сентябре распорядиться о демонополизации доступа к внешнему каналу.
Если говорить о нашей компании, то скажу вам то, чего не заявлял раньше ни в одном интервью: удивительным образом бизнес-план Beeline 2018−2019 годов предвосхитил поручения главы государства. Еще в середине 2017 года, на основе анализа рынка (развитие 4G, рост доли смартфонов на сети) нами был спрогнозирован рост мобильного дата-трафика в четыре раза и запланировано на 2018 год соответствующее расширение арендуемого канала в те же четыре раза — с 10 до 40 Гбит/с, что мы успешно и реализовали почти за месяц до нового 2019 года.
А в будущем году наш канал достигнет 100 Гбит/c, и это как раз то десятикратное расширение к 2020 году, о котором говорил президент в январе. При этом надо понимать, что операторы сотовой связи при расширении канала ограничены «последней милей». Проще говоря, нельзя просто взять и начать закупать в 10 раз больше интернета у партнеров на входе в страну, поскольку «последняя миля» просто не справится с такими объемами трафика.
Соответственно, нужны новые базовые станции и желательно новейшего поколения, которые мы строим больше, чем все наши конкуренты вместе взятые. В 2018 году введено в строй около 550 новых базовых станций LTE, а на ближайшие 12 месяцев намечено строительство еще почти 1000 базовых станций четвертого поколения. Они-то и станут залогом настоящего честного десятикратного ускорения интернета для абонентов Beeline.
— Сказалась ли недоступность на территории Узбекистана популярных соцсетей на потреблении трафика? Ощутили ли операторы падение доходов от data-сервисов?
— В бизнесе чудес не бывает, так что, разумеется, ограничение доступа к YouTube и Facebook, которые генерируют существенную часть общего интернет-трафика, ударило как по клиентам, так и по бизнесу. Причем то, как объясняют эту недоступность на официальном уровне, также вызывает массу вопросов: ссылки на смену криптографического ключа, которая на глобальном уровне прошла несколько месяцев назад, должны сопровождаться как минимум признанием того, что не справились с этой довольно рутинной процедурой только в нашей стране.
И ведь речь идет не только о падении выручки от интернет-трафика: тот же Facebook уже много лет является для Beeline эффективным каналом коммуникации и получения обратной связи от абонентов, а также инструментом клиентского обслуживания. Из-за его фактической блокировки возрастает нагрузка на традиционный колл-центр.
Другой аспект: мы в своей стратегии B2B делаем ставку на малый, да и не только на малый бизнесы, которые, в свою очередь, давно научились продвигать товары и услуги через эту социальную сеть. Запускать рекламу через Facebook, если из-за массового использования VPN локация потребителей этой самой рекламы в Узбекистане определяется неверно, невозможно.
Стагнируют доходы наших клиентов — снижаются наши доходы от них, и это только часть общей картины. Нарушение привычных способов общения людей, хоть и ведет к сиюминутному росту доли голосовой связи, нас как оператора отнюдь не радует. По всему миру сотовики идут в data и digital, мы не хотим отставать от них, но как можно строить цифровую экономику, попутно вольно или невольно блокируя популярнейшие мировые web-ресурсы?
Есть еще один интересный момент: вот уже скоро полгода как мы получили сервер Google Cache. Возможности этого оборудования реально впечатляют: фактически оно позволяет «зеркалить» все его сервисы, включая YouTube, и минимизировать загрузку внешнего канала для ресурсов Google.
Такие серверы установлены в компаниях Beeline в Казахстане и Кыргызстане, не говоря уже о России, но мы на просьбу установить Google Cache на своей сети получили категорический отказ. Причина — то, что Google отказывается предоставлять ключи шифрования, но это стандартная политика этой компании, которая не вызывает вопросов у наших соседей.
Более того: в основном спецслужбы обычно настаивают на переносе серверов технологических гигантов на свою территорию, поскольку это способствует повышению информационной безопасности, не говоря уж о скорости доступа. Вы только вдумайтесь: один лишь запуск Google Cache не только в считанные недели решит все вопросы с доступностью того же YouTube, но и на 25−30% снизит загрузку международного канала.
— Кстати о канале: первый замглавы Мининфокома Олимжон Умаров заявлял, что в каждом отдельном случае министерство готово рассматривать предложения операторов и провайдеров по подключению к внешнему интернет-каналу напрямую. Намерен ли Beeline выступить с таким предложением?
— Я был на конференции, где Олимжон Мухамаджанович сделал это заявление. С одной стороны, оно вполне в русле сентябрьских поручений президента, и это радует. С другой стороны, мы неоднократно выходили на регулятора с подобным предложением, и последний раз — в августе этого года.
Безусловно, мы теперь сделаем это еще раз с указанием конкретных сроков реализации проекта. По нашим расчетам, это займет у нас в случае положительного ответа от четырех месяцев до полугода. Опережая следующий вопрос, скажу, что для абонентов Beeline это будет означать кратное снижение стоимости мобильного интернета, а также отсутствие каких-либо проблем с Facebook и YouTube.
— Существуют ли риски для Beeline в связи с получением UMS доступа к международным каналам?
— Мы скорее склонны рассматривать это как первый практический шаг к реализации курса руководства республики на демонополизацию данной сферы. И если это действительно так, и наша заявка на аналогичный доступ будет удовлетворена, то мы только поддерживаем всеобщий равный доступ к международным каналам.
— Олимжон Умаров также отмечал, что коммерческие компании не изъявляют большого желания развивать сети в отдаленных регионах. Расскажите, как в 2018 году развивалась телекоммуникационная инфраструктура Beeline на территориях, удаленных от административных центров? Каковы планы развития на следующий год?
— Я исхожу из того, что желание — большое или маленькое — это скорее эмоциональный аспект, а если опираться на факты, то Beeline в 2018 году расширил сеть на 343 кишлака, которые принято относить к экономически нецелесообразным для строительства базовых станций.
Чтобы было более понятно: там действительно проживает, мягко говоря, небольшое количество людей. Минимальное население, к примеру, составляло 19 человек, а это значит, что в этих населенных пунктах наши инвестиции не окупятся никогда.
Так что Олимжон Мухамаджанович абсолютно прав: в большинстве развитых стран такого рода социальные проекты являются целевыми именно для госкомпаний, которые как раз в силу подобных обременений пользуются всевозможными льготами. И если рассуждать в таком ключе, то мы не станем возражать против льгот и преференций Uzmobile или UMS, но тогда, в полном соответствии с заявлением первого замминистра, не надо требовать охвата малонаселенных районов от иностранных инвесторов, которые подобными льготами не избалованы. Beeline, в свою очередь, сосредоточится на развитии передового стандарта связи 4G.
— Beeline сегодня — единственный мобильный оператор, не имеющий в структуре капитала государственных долей. Как, по вашему мнению, будет себя чувствовать рынок мобильной связи после такого изменения расстановки сил? Готов ли Beeline конкурировать с госкомпаниями?
— Что ж, такая структура рынка действительно как минимум необычна, а, возможно, и уникальна в мировой практике. Три государственных оператора — это максимально непрактичное решение для госбюджета, вынужденного содержать одновременно три штата и три управленческих аппарата вместо одного.
Соответственно, мы предполагаем, что такая странная диспозиция не продлится долго, и как минимум один, а в идеале — два игрока будут приватизированы.
Что касается готовности Beeline конкурировать, то, как ни странно, нам в силу вполне понятных причин гораздо проще делить рынок с госоператорами, пусть даже пользующимися всевозможными льготами. Но, с другой стороны, мы трезво оцениваем динамику телекома во всем мире, и понимаем, что для ускорения развития жизненно необходим высокий уровень конкуренции — хотя бы тот, что был в 2006—2011 годах.
— В полной ли мере используется абонентами Beeline ресурс 4G? Есть ли необходимость развертывания сетей пятого поколения?
— Начну с того, что в будущем году мы планируем постепенный отказ от поддержки 2G на нашей сети. Это серьезный вызов, поскольку 2G-телефонов у нас все еще около трети от общего числа, но без решительных шагов в этом направлении отрасль обречена топтаться на месте. Оборудование 2G будут повсеместно замещаться оборудованием 3G, а что касается абонентов, то мы прорабатываем программу замены их устаревших телефонов — на 3G и выше.
Отвечая на заданный вопрос: знаете, многие считают, что перспективность развертывания сети напрямую зависит от числа соответствующих девайсов на руках у населения. А потому нам пришлось не раз столкнуться с аргументами типа «Ну зачем вам инвестировать в LTE, когда количество телефонов с поддержкой 4G на руках у населения исчисляется тысячами?» Ответ на это всегда один: «Будет сеть 4G/LTE — появятся и девайсы».
И время показало, что мы были правы: на сегодняшний день число пользователей 4G уже перевалило в сети Beeline за миллион, и продолжает расти опережающими темпами. Это, конечно, рекордный показатель для Узбекистана, но ведь и сеть у нас гораздо больше, чем у конкурентов. Так что теперь нам не нужно ничего в этом плане доказывать штаб-квартире и акционерам VEON: всем очевидно, что LTE востребован в нашей стране, так что в 2019 году мы фактически вдвое расширим сеть 4G.
Что касается сети пятого поколения, или 5G, то мы успешно протестировали соответствующее оборудование в рамках октябрьской digital-конференции MobiCon, разогнав скорость до 1,6 Гбит/с. Безусловно, это вопрос будущего, но, с другой стороны, надо ли напоминать, что еще каких-нибудь четыре года назад мы точно так же тестировали скорости 4G, казавшиеся тогда фантастикой, ну, а сегодня это уже обыденность.
При этом следует понимать, что стандарт 5G заточен не столько под людей, сколько под IoT — так называемый «интернет вещей». Соответственно, внедрение этой технологии возможно при бурном развитии M2M (machine-to-machine), а оно сейчас во многом ограничено таким уникальным отечественным явлением, как плата за использование абонентского номера. Именно этот платеж обусловливает наличие абонентской платы практически на всех тарифах, что делает большинство кейсов M2M попросту нерентабельными.
— А планируется ли в новом году повышение платы за использование абонентского номера?
— К сожалению, это всегда становится для нас новогодним сюрпризом. Но самое главное во всей этой ситуации — то, что мы, настаивая на отмене платы за использования абонентского номера, которая и является главным драйвером роста цен в мобильной связи последних лет, вовсе не хотим лишить бюджет страны денежных поступлений.
Однако есть и другие, более прозрачные виды платежей в сфере мобильной связи. Как наиболее очевидные способы замещения — лицензионные сборы или плата за радиочастотный спектр, которые, ко всему прочему, гораздо легче администрировать.
Возможно, повышение платы за аренду радиочастот побудит операторов более рационально и по-хозяйски относиться к данному ресурсу. А то у нас на рынке сложилась не вполне нормальная ситуация, когда спектр поделен поровну между игроками вне зависимости от количества абонентов. В итоге и у Beeline с его 9,2 миллиона абонентов, и у операторов с 2 миллионами абонентов в распоряжении равные полосы частот, что противоречит не только экономической логике, но и законам физики.
Плюс ко всему, лицензионные и радиочастотные платежи гораздо понятнее зарубежным инвесторам, на привлечение которых в сектор мобильной связи, надеюсь, государство все еще рассчитывает.
— Какие вы видите сложности в реализации проекта идентификации телефонов по IMEI?
— Если победит взвешенный прагматичный и прозрачный подход с опорой на лучшие зарубежные практики, то никаких сложностей в таком переходе не предвидится. Более того: отказ от «серого» рынка позволит стать наиболее серьезными дистрибьюторами мобильных девайсов именно сотовым операторам, как это происходит во многих странах мира. В отличие от уже упомянутого ранее MNP, это жизненно необходимый шаг, который давно назрел в том или ином виде.
В целом прогноз на 2019 год оптимистичный. Пользуясь случаем, хотелось бы от души поздравить наших абонентов с наступающим Новым годом и пожелать им, их семьям и близким всего наилучшего.
