В рамках проекта «Автопортрет» редакция «Газеты.uz» публикует беседы с молодыми деятелями искусства из Узбекистана, которые нашли свой узнаваемый стиль и добились успеха дома и за границей. Мы говорим о художественном образовании в Узбекистане и мире, творческом процессе и профессиональном признании.
Художнику Сардору Эркинову 27 лет. Родился в Коканде, окончил Национальный институт художеств и дизайна имени Камолиддина Бехзода. Считает, что серьёзно начал заниматься живописью только после окончания вуза. Работает под псевдонимом Majnun (в переводе «Безумец»). Его творчество представляет собой микс восточной культуры и поп-арта. Эркинов переосмысливает сюжеты архивных фотографий, миниатюр, изображает их на современный лад. В его «мире безумца» сосуществуют женщины в восточных одеяниях, исторические личности и персонажи мультфильмов.
Первая персональная выставка Сардора Эркинова состоялась в 2017 году. Принимал участие в проектах галереи Bonum Factum «Поп-Арт. Urban», «Поп-Арт. Изоляция 2020». Художник дважды выставлялся в Государственном музее искусств Узбекистана в составе коллективных экспозиций.
— Сколько лет вы занимаетесь живописью?
— Если считать с детства, больше 20 лет. Серьёзно занимаюсь творчеством пять-шесть лет — после института начал экспериментировать, исследовать себя.
Во время учёбы изучал анатомию, рисунок, как правильно нужно писать. Меня трижды пытались отчислить из-за успеваемости: я плохо рисовал, не мог решать композиционные задачи. Периодически прогуливал спецы из-за того, что некомфортно себя чувствовал на фоне других студентов, которые хорошо рисуют. Не нравилось, что я как бы хуже.
К четвёртому курсу я пришёл в себя. Начал изучать импрессионизм, фовизм, другие течения начала ХХ века, старался сочетать их с академизмом. Учителя тоже поняли, что я склонен к ярким цветам и авангарду, и начали давать задания именно под меня, советовать художников к изучению. Моя дипломная работа была вдохновлена картиной Анри Матисса (французский живописец, лидер течения фовистов — ред.). Получил хорошие отзывы и наивысший балл.
— За то время, что занимаетесь живописью, как сильно вы изменились как человек и как художник?
— Творчество заставляет изучать мир через призму своих ощущений. Я начал исследовать себя, свою духовность. То, что я чувствую, то, что мне интересно. Это, конечно же, наша культура. Допустим, Пикассо показывал миру испанский дух, Анри Матисс или Клод Моне — французский шарм. Я начал изучать историю, обычаи, архивные фотографии, многие из которых хочу переписать в своей манере, сочетая с абстракцией и современным искусством.
— Многие ваши поклонники считают вас смелым художником. Как вы думаете, почему?
— Может, многие думают, что смелость — это вообще заниматься творчеством. Тем более у нас. В обществе сильны стереотипы: «что подумают люди? «, «тебе скоро 30, нужно найти хорошую работу», «творчеством нельзя зарабатывать». Из-за этого многие художники боятся создавать то, что чувствуют. Им приходится рисовать красивые картины, чтобы о них ничего лишнего не подумали.
Каждый художник, который показывает свой мир, автоматически в глазах общества становится смелым, потому что он показывает то, что другие боятся.
— У вас выразительная внешность, которая вызывает точные ассоциации. Скажите, пожалуйста, зачем вам быть Сальвадором Дали?
— Многие думают: раз у него усы, он любит Сальвадора Дали. Это неправильно. У многих художников были усы. Веласкес носил кручёные, и их перенял Дали, который хотел быть на него похожим.
Я уважаю Сальвадора Дали, но не очень люблю творчество и подражать не хочу. Если бы я вдохновлялся его картинами, в моих был бы сюрреализм или какой-то подтекст. А усы — это уважение к Веласкесу скорее. Мне нравится быть смелым, непохожим на остальных. Захотел отращивать усы — отращиваю и не думаю, что скажут люди.
Художника не должно заботить мнение общества. Он должен думать о том, что хочет сделать, как показать себя и выразить, что чувствует. Работы художника и есть он сам. Если художник серый, как масса, его картины становятся такими же.
— Вы уже больше года записываете небольшие лекции о современном искусстве на ютуб-канале Art Review. Это ваша работа или хобби?
— И то, и другое. Я создал этот канал в сотрудничестве с галереей Bonum Factum. Идея появилась от того, что в интернете нет информации на узбекском языке о современном искусстве, художниках. Лекции в открытом доступе, бесплатные.
Меня многие критиковали, что ничего нового не открыл, как попугай повторяю то, что другие искусствоведы рассказывали. Я не искусствовед, не куратор. У меня не было цели создать что-то новое для художников, искусствоведов. Я нашёл хорошие лекции на русском языке и перевёл их на узбекский, пересказал своими словами, чтобы обычным людям было понятно.
— Несколько выпусков посвящены работам, которые стоят очень дорого. Я так понимаю, это единственный способ сегодня привлечь людей к искусству?
— Многим становится скучно от рассказов о художниках, «измах», а деньги — это всегда интересно, хоть уже и неэтично. Всем любопытно, кто сколько зарабатывает. Поэтому мы решили показывать искусство не просто через жизнь художника, но и рассказывать, почему миллиардеры готовы покупать картины за огромные деньги. Для некоторых это способ оставить своё имя в истории.
— Поправьте, если я ошибаюсь, но мне кажется, что популярным вас сделала серия картин с девушками в хиджабах или никабах, которые либо сидят верхом на конях, либо гуляют в сопровождении Микки Маусов. Как возник этот микс культур?
— Это связано с изучением истории, культуры Востока. Я очень люблю марокканских фотографов. Они делают хорошие снимки девушек в парандже, которые совмещают с идеями поп-культуры. Это зацепило меня. Я тоже захотел изображать наших женщин в никабах или в парандже так, чтобы это смотрелось максимально противоречиво, странно.
Женщина на лошади или мотоцикле — это всё из категории табу. История помнит времена, когда ездить верхом им запрещали — это было мужским занятием. Ещё недавно женщинам в Саудовской Аравии запрещалось водить машину.
Трудно говорить про восточную культуру, религию, женщин в парандже именно в наши дни. В Европе или толерантной Америке за рассуждения о том, как некрасиво и ужасно, когда женщин угнетают, поддерживают и награды дают, потому что это смело. Поднимать эту же проблему в стране, где живёшь, сложнее.
— Помимо девушек в парандже, вы несколько раз изображали покрытых мужчин.
— Это в духе постмодерна, когда художник пытается сочетать несочетаемое.
Как-то в новостях я прочитал, что в Афганистане, когда к власти пришли талибы, несколько солдат сбежали из зоны боевых действий, надев на себя бурку. Это религиозная одежда, и их пропустили без проверки, потому что лица не должны видеть посторонние.
Я сразу задумал написать мужчину в парандже, но не военного, а в костюме, как на картине художника Рене Магритта. Эта картина долгое время оставалась одной из моих любимых.
— Вас когда-нибудь обвиняли в том, что вы своим творчеством оскорбляете национальную культуру, традиции, мужчин?
— Когда я написал картину «Мужчина в парандже», в соцсетях многие начали угрожать, что найдут меня, и я отвечу за искусство, которое позорит паранджу.
Люди разные. Женщины-всадницы в парандже тоже многим не нравятся. Даже пейзажи. Напишете его, и обязательно найдётся тот, кто скажет, что художнику мозгов не хватило на серьёзную картину. Без критики никак. Если обращать внимание и хотеть, чтобы её не было, можно подавить себя как художника.
— Критика — это одно, а угрозы — совсем другое.
— Угрозы остаются в социальных сетях, где каждый — храбрый и в комментариях может писать что угодно. Не было такого, чтобы на улице кто-то подошёл. Поэтому я не обращаю внимания.
— Как вы относитесь к тому, что в нашей стране историей, обычаями и традициями можно только гордиться?
— Своим творчеством я это и хотел показать. Мы можем гордиться тем, что наши предки совершали открытия в астрономии, алгебре, медицине. Но, по большому счёту, современное поколение массово начинает забывать свою историю: не знают, кем были узбеки, какой была культура и каким красивым — узбекский литературный язык.
У меня есть портрет последнего эмира Бухары Сеида Алим-хана. Я написал его лицо абстрактным, потому что уже никто не помнит, каким он был. Однажды на выставке мужчина подошёл и спрашивает: «Это Амир Тимур?». Я подумал, что он шутит — эту позу, образ невозможно перепутать. Но, оказывается, есть взрослые люди, которые не помнят, кто такой Алим-хан, не знают нашей культуры.
— Что нынешнее поколение Узбекистана оставит будущему? Нашим потомкам через сто лет будет чем гордиться?
— Видео из тик-тока (смеётся). Я не знаю… Сложно говорить об этом в мире, где всё очень быстро меняется. Порой невозможно даже отследить все новшества в научном мире, культуре.
Нам остаётся брать пример с европейцев и заявлять о себе через свою культуру. На том же Каннском кинофестивале мы не увидим, чтобы какой-нибудь датский режиссёр снял фильм про супергероев Marvel, а арабский — про греческих богов. Каждая страна показывает свою культуру, потому что хочет оставить в истории свою ДНК. У нас же все хотят быть кем-то другим. Это трагедия нашего времени. Стало модно быть религиозным, подражать арабам, дагестанцам, чеченцам. Взрослые люди этим заразились, молодёжь думает, что так правильно. Раньше такого не было.
Противостоять подражанию нужно через популяризацию своей же культуры. Это должны делать масс-медиа, блогеры, звёзды. Если люди, у которых есть признание, будут говорить, что национальная культура сделала нас великими, большинство задумается. А если все будут подражать кому-то, то мы потеряем свою идентичность.
— В своём аккаунте в Instagram вы иногда выкладываете процесс создания той или иной картины. Очевидно, что вы работаете по фотографиям, буквально воспроизводите их на холсте. Зачем вы это делаете?
— Фотография — это часть нашей культуры. Даже постимпрессионисты рисовали с фотографии. Например, Поль Гоген, Ван Гог. Английский художник Фрэнсис Бэкон отказывался рисовать с натуры. Говорил, что работать по фотографии ему легче. И мне легче. Я работаю с фотографиями, но не копирую их в реалистичной манере. Могу брать компоновку, позу, цветовую гамму, но добавляю что-то своё в процессе.
— Обратила внимание, что вы используете снимки ныне живущих фотографов, но не указываете авторство. Почему?
— Я не помню, у каких фотографов конкретно я взял фотографии. Если знаком с человеком, конечно, указываю.
Бывает так, что скачиваю много архивных фотографий
Есть американский художник Ричард Принс. [В 2014 году] он сделал выставку портретов из фотографий пользователей Instagram, которые взял без разрешения. Были скандалы. Люди, которые узнали себя, судились с художником. Он заплатил какие-то штрафы за использование чужих фотографий.
Я же меняю снимки, которые беру. Когда вы сравните оригинал и законченную работу, не сможете указать, что и где я украл. Могу написать автору, представиться, попросить разрешения изменить его фотографию или использовать какую-то деталь. Если он зарубежный фотограф или блогер, у которого несколько сотен тысяч подписчиков, он может элементарно не увидеть моё письмо.
— Мне кажется, здесь есть момент перекладывания ответственности.
— Вы не можете засудить художника за то, что он украл вашу фотографию.
Если мы говорим, что я скачал снимок, обрезал его и выставил, будто это моя работа — это плагиат. Но есть современные художники. Когда Энди Уорхол печатал и выставлял логотипы компаний, брендов, портреты звёзд, людям казалось это странным. Они говорили, что художник ничего не создаёт, а пропускает через трафарет и выставляет. Это и было фишкой поп-культуры.
Говорят же: хороший художник копирует, гениальный художник всегда крадёт.
— Вам не кажется, что эта фраза могла быть произнесена с сарказмом?
— Сохранились воспоминания художников. Многие запрещали Пикассо заходить в мастерские, потому что он буквально всасывал все работы, над которыми работали художники, брал нужное ему и делал выставки первым.
Все художники крадут, и я тоже краду. Тем более, что мы живём в мире виртуальном, когда везде фотографии, фильмы, которые часто цитируют произведения или сами являются оммажами к творениям других авторов. Без этого никак.
— У вас пять кошек. Они появились следом за усами и тоже «благодаря» Сальвадору Дали?
— Нет, кошки появились давно. Как-то гуляли со знакомой и увидели, как бежит маленький белый котёнок, а за ним толпа детей с палками в руках. Я был в шоке, хотя до этого не был кошатником или зоозащитником. Вмешался, котёнка забрал к себе. Думал, что пристроим, но Теодор так сильно привязался ко мне, а мы всей семьёй к нему, что решили оставить.
После этого мама подумала, что ему одному дома скучно, и у нас появилась Бону. Потом мы начали ухаживать за уличными кошками, кормить их. Одна из них однажды родила у нас во дворе. Четверым котятам хозяев нашли, а пятого, Колу, оставили себе.
Сейчас у нас три своих кошки и две уличных.
— Вы могли представить, что однажды настолько сильно привяжетесь к кошкам?
— Никогда об этом не думал. Всегда любил животных, но в детстве дома не было ни кошек, ни собак. После появления Теодора завертелось. Мы начали по-другому смотреть на животных и прониклись к ним. Увидели, что они тоже могут чувствовать, играться, как дети.
— Почему, на ваш взгляд, сегодня столько жестокости обрушивается на бездомных животных?
— Это не сейчас появилось, думаю. Просто из-за социальных сетей мы теперь видим, что творится.
Дети, по сути, жестоки. Они делают то, что видят дома. У многих семьи нехорошие, родители ругаются, бьют, а дети отыгрываются на животных, мстят им.
Мне кажется, что дети, у которых есть кошки или собаки, не вырастают жестокими. Ребёнка нужно приучать любить, уважать животных. Считать это слабостью странно. Проявление любви к животным — это качество человека, которое показывает, какой он.
