Первый квартал Чиланзарского района. В стене недостроенного здания черные дыры оконных проемов соседствуют с наброском широко распахнутого глаза. В его зрачке отражается человек в скафандре. Он сосредоточенно смотрит в этот самый глаз и держит в руках маску для неинвазивной вентиляции легких
Иногда рядом с рисунком останавливаются люди. Иногда они проходят так привычно, будто глаз смотрел на них всегда. Трое молодых людей останавливаются напротив граффити и обсуждают, какую фотографию на память они хотят сделать на фоне замершего зрачка. К ним подходит высокий мужчина и произносит: «Как-то не очень, да?», имея в виду мастерство художника.
«Сначала сам так рисовать научись», — отвечают ценители небывалого в Узбекистане стрит-арта.
Галерея «Санъатзор»
Мужчину зовут Абдурахмон. Это он нарисовал глаз и еще шесть других композиций на первом квартале Чиланзара. Художник рассказывает, что у него большие амбиции в стрит-арте, но пока он сосредоточен на своем районе.
«Пока я хочу „обогащать“ кварталы Чиланзара, чтобы сделать Чиланзар галерейным. Чтобы люди сказали: „А, это район галерей, Санъатзор“, — говорит Абдурахмон. — Потом в перспективе я перейду к другим районам, городам, странам и континентам».
По его словам, на улицах Чиланзара искусству сложно найти себе место. Рисовать на стенах жилых домов ему не позволяет законодательство и некое внутреннее чувство. Осквернять стены многоквартирного жилья стрит-артом — «это вандализм в какой-то мере», кажется художнику.
«Я не на чистое место хочу. А на заброшенное, чтобы людям было приятно», — объясняет Абдурахмон и издали глядит на стену с этим глазом сквозь грязную детскую площадку, беседки, лавочки и припаркованные здесь и там машины.
По тропинке детской площадки вразвалочку расхаживает молодой человек. Это друг Абдурахмона — тоже Абдурахмон. Он вспоминает, что здание, на стены которого его товарищ нанес глаз, раньше принадлежало компании Zeromax. Теперь им владеет другая организация, которая собирается открыть здесь медицинскую клинику. Сейчас во всем комплексе идет ремонт, хотя со стороны этого не скажешь.
«Я спросил хозяина здания, сколько еще будет стоять этот фасад. Он сказал: „Как минимум год“. И мы договорились, что я нарисую. Хотя обычно я ни с кем не договариваюсь», — уверяет Абдурахмон-художник.
Он предполагает, что к моменту, когда клинику откроют, его работу закрасят. Художнику, конечно, очень жаль, что глазу недолго провожать взглядом прохожих, ведь он относится к каждой своей композиции как к чему-то очень родному, как к своему детищу, хотя большинство своих работ Абдурахмон недолюбливает.
Несбывшиеся мечты
«Я самокритичен. Я всегда критикую себя. Не побоюсь сказать, что я не удовлетворен 95 процентами своих работ», — утверждает Абдурахмон и называет себя непрофессиональным художником.
Он — обычный парень с Чиланзара, который никогда не посещал уроки изобразительного искусства. Но в детстве все равно рисовал и мечтал стать художником.
Не стал им потому, что, наверное, переубедили: такое занятие не принесет человеку много денег. По крайней мере в нашей стране. Хотя сейчас Абдурахмон считает, что ошибся: есть все-таки мастера из Узбекистана, которые неплохо живут под флагами других государств.
«Когда я должен был поступить в институт, когда уже закончилась демо-версия моей жизни, я понял, что не пойду учиться на художника. Я хотел поступать в Бенькова, в Бехзода, но даже не пытался этого сделать. Даже не знал, какие [еще художественные] институты у нас есть», — вспоминает Абдурахмон.
Потом жизнь привела его к порогу Ташкентского института инженеров железнодорожного транспорта на строительный факультет. Он выпустился в 2011 году, устроился на работу инженером-геодезистом и теперь рассчитывает оси и координаты зданий, ландшафта и делает топосъемку.
Он рассказывает, что сконструировал фасад нового здания Государственного университета иностранных языков, ездил в Китай на повышение квалификации и год работал архитектором в Москве. Там ему понравилось: красивый город и жары нашей нет.
«То, что я делаю, — все мне нравится, — уверяет Абдурахмон. — Если меня оставить в комнате на 10 лет, но при этом дать книгу, гитару и фортепиано — все, мне больше ничего не надо. Мне вообще ничего не надо».
Комната Абдурахмона. Фото: inkuzart.
По вечерам и в свободное время он рисует черной ручкой в бумажном блокноте. Там у него есть две Джоконды. Одну из них он нарисовал год назад. Затем листал страницы и понял, что может лучше. И если верить ему, действительно сумел.
«Но я думаю, что через какое-то определенное время эта моя работа мне не понравится. Я увижу свои ошибки», — говорит художник-геодезист.
Чуждый стрит-арт
В 2017 году младшая сестра Абдурахмона отправила ему несколько работ граффити и предложила попробовать себя на новом поприще. Он тогда ответил, что стрит-арт не по его части.
Но наступил 2020-й, за ним — пандемия, карантин и самоизоляция. Предложения сестры канули в лету длинных переписок. Одноименный товарищ художника попросил нарисовать что-нибудь для людей, а не для профиля в Instagram и не в стол.
Как-то Абдурахмон шел по улице с буханкой хлеба в пакете и со скукой оглядывался по сторонам. Он увидел оштукатуренную стену и подумал: «Почему бы и нет?»
«Я просто захотел, чтобы люди увидели „Сотворение Адама“. Затем они стали фотографироваться на фоне моих работ, СМИ — „бомбой“ писать: „О, в Узбекистане появился местный Бэнкси“. И я спросил Абдурахмона: „Кто такой Бэнкси?“ Он сказал, что не знает», — признался узбекский Бэнкси.
Сестра граффитиста очень обрадовалась. Переслала ему ту старую переписку со словами «У тебя получилось».
«Я ответил: „Ну, секин-секин (потихоньку — ред.)“», — говорит Абдурахмон и настаивает, что цели стать знаменитым у него не было.
Он продолжает: «Сотворение Адама» — большая картина, и человек, знакомый с полотном Микеланджело, поймет, что фрагмент, изображенный им на стене детского сада (с которым он, кстати, договорился), символизирует ответственность человека перед собой и перед обществом. Как Бог подарил Адаму жизнь, так и все противоэпидемические меры приняты для того, чтобы защитить человека от набившего оскомину коронавируса.
Эстетика, наркотики и рок-н-ролл
Недавно под божьими и адамовскими ладонями появились две черные буквы. Стрит-арт воспринимается как искусство далеко не всеми горожанами. Красота порой становится местом притяжения для «каляки-маляки» и вандализма — так Абдурахмон называет граффити без эстетики и смысла.
«Сотворение Адама» и вандализм. Фото: inkuzart.
Сейчас буквы уже стерты: узбекский Бэнкси попросил брата зашкурить их, чтобы придать композиции первозданный вид.
На стене этого же детского сада, только с другой стороны, чернеет другая работа руки Абдурахмона — Мона Лиза, актуально прикрывшая лицо маской. По его словам, руководство детского сада пыталось закрасить ее, несмотря на договоренность.
«Оказывается, рядом „каляки-маляки“ написали баллончиком. Из-за того, что я рисую, люди фотографируются, скапливаются, что хотят, то и делают. Они мне сказали: „Ну что, видишь, из-за тебя вот так сделали“. Конечно, их тоже можно понять. Они ремонт сделали, всю отделку, а им запороли. Я с ними договорился, чтобы они не стирали, я красиво все удалю (что впоследствии и сделал — ред.)», — рассказывает Абдурахмон.
На самом деле на стене детского сада совсем не «каляки-маляки», а столь широко распространенная на всем Чиланзаре реклама наркотиков со ссылкой на Telegram-бот. Правда, администрация детского сада этого не поняла, считает Абдурахмон. Из разговора с руководством ему стало ясно, что им просто не нравится непонятная надпись. Кстати, ни Абдурахмон-художник, ни Абдурахмон-друг правильно прочесть послание на стене тоже не смогли. Но теперь они знают, какими граффити Чиланзар в действительности богат.
По словам руководства пресс-службы ГУВД Ташкента, выйти на создателей ботов и дилеров по этим следам на стенах практически невозможно. Рекламу наркотиков значительно проще стирать самим жителям района и коммунальным службам. Так хотя бы можно оперативно воспрепятствовать наркозависимости.
«Тогда я просто закрашу или своим скажу, чтобы закрасили под цвет забора», — спохватился Абдурахмон и предположил, что, возможно, такую рекламу он затмит своими работами, ведь он — непредсказуемый человек.
Мона Лиза в исполнении inkuzart. Рекламу наркотиков Абдурахмон уже ликвидировал.
Настолько непредсказуемый, что может и коммерциализировать свое искусство. Только здесь он руководствуется некоторыми принципами.
«Если хокимият обратится с заказом нарисовать что-то на жилом доме, я нарисую. Но не нарисую что-то коммерческое там, где люди будут ходить. Потому что народу не нужна моя реклама. Ему нужно что-то актуальное, а не „Колгейт“», — убежден Абдурахмон.
Он рассказывает, что компании уже обращались к нему с просьбой нарисовать их логотип, но это возможно лишь на зданиях этих организаций. Иначе СМИ могут написать, что очередная работа inkuzart изображает «логотип товара рядом с коровой».
«Это же деградирует меня. Это морально некрасиво, неправильно, — настаивает он. — Это никому не надо. Народу не надо. Если коммерческое, я могу на здании их завода, цеха нарисовать, но никак не на стене народа».
Конъюнктура искусства
Местный Бэнкси считает, что стены города должны отражать происходящее в этом городе. Правда, он сомневается, что продолжит рисовать пандемию. Кажется, «ковид-арт» уже изжил себя, несмотря на сохранение карантина.
«Кроме пандемии у нас много что есть. Например, Сардоба», — бормочет Абдурахмон. Но для воспроизводства картин на эту тему в нем слишком много самоцензуры. Он не хочет провоцировать людей, потому что люди ведомы, и часто верят тем, кому верить совсем не стоит.
Задумав сделать Чиланзар галереей, узбекский Бэнкси хотел оставаться вне политики, религии и не желал выступать за какие-либо движения. Ему хотелось просто выражать себя, ведь смысл искусства — в послании, в ощущениях, мыслях и эмоциях.
Но реальность все равно не отпускает. Абдурахмон раздумывает над композицией на тему рубки деревьев. Обезлесение без того пустынного Узбекистана его раздражает. Но в родном Чиланзаре все еще можно погулять под их обильной тенью, хотя, по его мнению, «обычно ташкентские люди в Ташкенте не гуляют».
«Одно дерево — это больше, чем мы думаем. Лучше оставить одно дерево, чем построить один небоскреб», — уверен он.
Абдурахмон называет свое творчество инсталляцией, потому что большинство работ существуют в оригинале, но концепция репродукций придумана им и его другом. Команда берет некоторые фрагменты картин или классические скульптуры и придает им смысл, востребованный сегодня. Это и называется фантазией.
Процесс
Местный Бэнкси поставил перед собой цель рисовать по одной картине в неделю. Но уложиться в сроки удается не всегда. Порой слишком долго приходится ходить по пятам идеи. И если она слишком долго прячется, Абдурахмон обращается к своим знакомым, чтобы провести мозговой штурм.
«Друзей у меня много. У узбеков много друзей, улпатов (улфат — товарищ — ред.), — на ташкентский манер произносит наш Бэнкси. — Потому что в чайхане сидишь, на мероприятия ходишь. Моим улпатом может быть человек под 50, потому что мы в чайхане сидим с ним и ругаем друг друга».
Когда идея созреет, Абдурахмон делает набросок на листе А4, ищет место жительства для новой работы и определяет ее масштаб, чтобы перенести композицию с бумаги на стену.
«Обычно художники для масштабирования изображения делят картину на клетки и затем переносят ее. Я так не делаю, потому что с клетками я не успею. Я должен успеть быстро нарисовать ночью или рано утром и уйти. А как я делаю — не скажу», — интригует художник.
Сложнее всего, узбекскому Бэнкси дается не сам рисунок, а монтаж видео, которые он публикует в социальных сетях. Ему крайне важно подобрать подходящую к граффити-эпизодам музыку. Ему нравится музыка со смыслом. Он любит старый рок, русский рэп, Севару Назархан и классическую узбекскую песню.
Например, композицию к Международному дню детей сопровождает песня британской группы Pink Floyd, которая начинается строчкой «нам не нужно образование», хотя Абдурахмона расстраивает, что молодежь не интересуется учебой. Он даже хочет посвятить этому отдельную работу. Только смысл ей планирует придать другой — с призывом учиться.
«Я подумал, зачем все время рисовать карантин. Дети же все видят в розовом цвете. Дети спасут мир, дети остановят коронавирус. „Сегодня наш день: чухай, коронавирус!“»
Вообще, местного Бэнкси многое огорчает. Он считает, что в стране много талантливой молодежи, но страна о ней знает мало. Людям почему-то больше интересны исполнители песен под фонограмму.
«[За рубежом] конкретно пашут, поют без фонограммы. Каждый „тик-тик“ у них живой… Слушать фонограмму — это неуважение к себе, — возмущается Абдурахмон, еле сдерживая гнев. — Кто-то сказал: „Тем, кто поет под фонограмму, надо платить фальшивые деньги“. Люди сами это позволили. Мой улпат говорит, что живой звук обходится исполнителю дороже, зрителю будет дороже. Но этому певцу должно быть стыдно. Это ниже пояса. Это же его основная работа — петь».
Черная радуга
Абдурахмону кажется, что рисовать на улице немного рискованно. Он считает, что многие художники боятся этого, но не узбекский Бэнкси. Он готов отвечать за свои работы, потому что знает, где проходит граница дозволенного.
Изначально он думал, что рисунки на стенах придутся не по нраву службам благоустройства, но все равно рисовал. Художник чувствовал острую необходимость в том, чтобы выразить свой внутренний всплеск.
Абдурахмон ничего не ждал от людей взамен. Он лишь хотел, чтобы они выражали свое «чистое» мнение о его работах, хотел слышать, что они думают. Получить искренний отклик ему позволяет его закрытость.
«Я бы не хотел, чтобы люди показывали на меня пальцем. Мне лучше с народом вместе обсуждать свои работы. Пусть люди не знают, кто я, но увидят мои работы. Если им понравится, я буду очень рад. Художник и певец не должны себя показывать. Когда тебе приятно слушать песню, ты слушаешь. Лица здесь ни при чем».
Несмотря на это, Абдурахмон продолжает давать интервью разным изданиям. Он объясняет это тем, что ему нравится отвечать на вопросы. Он готов приехать даже на телевидение, но в неузнаваемом образе.
«Это совсем не значит, что я кошу под Бэнкси. Я его не знал вообще. Даже тогда, когда у меня был аккаунт Black Rainbow, я себя не показывал. Зачем показывать себя там, где мои работы?» — спрашивает художник и добавляет, что для этого у него есть личный аккаунт в социальных сетях. Только туда он никого не пускает.
«Я нормально отношусь к тому, что меня прозвали узбекским Бэнкси, — продолжает он. — Но я — inkuzart».
Человек забывающий
У Абдурахмона есть мечта: он очень хочет увидеть Землю сверху. Не просто горизонт, а реальный эллипс. Он, разумеется, верит, что она круглая, но ему хочется в космос. Когда-нибудь он отправится выше стратосферы, «чтобы посмотреть в никуда и увидеть ничего». Выйдет в открытый космос в скафандре с картиной inkuzart и оставит ее там как послание Богу.
inkuzart рисует свой силуэт на фоне «темной» стороны Луны.
Пока ему неизвестно, что бы он нарисовал. К тому времени его мировоззрение изменится, станет глубже. Но вот если бы он полетел завтра, то попросил бы мира без войны.
Недавно он наткнулся на аккаунт ближневосточного фотожурналиста и увидел, как где-то дети умирают под снарядами, как отец обнимает сына, вернувшегося с войны.
«Я ошеломлен, я в шоке, я плакал в тот день, — признается Абдурахмон. — Я многое перечитал. И я думаю, если бы у меня была возможность, если бы я был не миллиардером, а „триллиардером“, я бы каждому дал свое, чтобы войны не было».
Местный Бэнкси уверен, что фотографии сегодняшних войн должен увидеть каждый узбек, каждый человек.
«Сейчас у нас такая тема: купить машину хорошую, сделать тонировку. Это наши проблемы. Им бы на Ближнем Востоке такие проблемы. У нас сейчас карантин, нужно носить маску. Это нам мешает, да? А людям там пуля мешает, которая стоит здесь», — Абдурахмон вонзает палец себе в ребро.
«Некоторые не ценят, что у них есть, некоторые забывают, — продолжает он. — Я тоже человек, я тоже забываю. Мы забываем то, что у нас есть, что мы сытые, что у нас вода течет в кране. Слово „инсон“ (человек — ред.) с арабского означает „забывающий“».
Абдурахмон замолкает и глядит на тот самый глаз с отражением человека в зрачке.
«Например, вот этот рисунок. Это глаз зараженного человека. Я не хочу провоцировать людей. Я хочу их радовать, мотивировать. И не только мотивировать. Я хочу, чтобы прохожий, который увидит этот рисунок, сказал не просто „Дай Бог“, а „Слава Богу! Слава Богу, это не мой глаз“».
