Значительная часть строительного фонда в Ташкенте в настоящий момент разрушена, независимо от его ценности для нынешнего или будущего общества. То, что при этом речь идёт не только об идейной ценности, но и однозначно об экономическом потенциале, можно понять, взглянув на мировые тенденции развития.

Глобальная конкуренция между городами в XXI веке следует иным правилам, чем те, что можно было бы представить себе ещё лет 30 назад. В центре внимания сегодня находится человек с его потребностями и требованиями, например, к образованию, устойчивости и культурному развитию.

Эти факторы стали решающими в привлечении городами наиболее одарённых выпускников и через это — в содействии более широкому экономическому развитию. Ведь выпускники — это именно те, кто очень чутко реагирует на изменения в окружающем их мире и нередко эмигрируют за рубеж.

Узбекистан в начале 1990-х годов сосредоточил свои усилия на новой концепции государства и в соответствии с этим определил направление своей политики в области сохранения воспоминаний. Однако с закрытием Института консервации и реставрации (Узбекский научно-исследовательский проектный институт реставрации памятников архитектуры — ред.), а также «маргинализацией» государственных органов по охране памятников были также утрачены ресурсы, важные для того, чтобы после установления собственной государственности обеспечить желательную диверсификацию понимания того, что является памятником.

За последние несколько лет медленно, но верно пробивается осознание того, что наряду с национальным героем Амиром Темуром в стране есть, что показать, однако повсеместно не хватает систем профессионального управления и большей частью всё еще не хватает понимания того, что же это такое — «культурное наследие». Для этого необходимо лишь заглянуть в доступные в режиме онлайн материалы Центра Всемирного наследия ЮНЕСКО, где отчасти уже 20 лет повторяются указания на то, что, например, для Самарканда необходимо внедрить систему управления наследием.

Имевшая место отстыковка от всемирного процесса познания и развития в области ухода за памятниками показывает теперь, спустя вот уже 30 лет, свои последствия: сама попытка разъяснить, что при подготовке кадров в области охраны памятников речь идёт о чём-то большем, чем только о техническом умении по репродуцированию глазурованных плиток, порой может вызвать значительное недоумение. Убеждения, отстаиваемые сегодня многими руководителями, о том, чем является или не является памятник или сфера охраны памятников, опираются при этом больше на личное эстетическое восприятие, нежели на научную базу.

До сих пор практически отсутствует идейное развитие в вопросе туризма в традиционных городах. В виде концепции это можно увидеть в проектах периода Советского Союза, которые были разработаны, например, для Самарканда: кварталы старого города с их домами со внутренними дворами к югу от площади Регистан подлежало заменить туристическим комплексом громадных размеров, чтобы содействовать массовому туризму, сосредоточенному на средневековых монументах. В международном же дискурсе с конца 1990-х годов сообщество жителей, населяющих территорию вокруг памятников, с их живыми традициями и нарядно оформленными жилыми домами рассматривается как нечто равноценное монументальным памятникам архитектуры. Однако недавние меры по преобразованиям в Шахрисабзе и Хиве всё ещё основываются на концепциях, которые утратили свою актуальность в международном контексте.

При этом в конце 2000-х годов в том числе политикам Узбекистана пришло осознание того, что передача знаний крайне необходима. Постановлением Кабинета министров в 2012 году было решено, что в виде эксперимента в 2013—2015 годах консорциум из четырёх авторитетных университетов Германии и двух вузов Узбекистана предложит обучение в магистратуре по направлению «Сохранение памятников архитектуры» и «Охрана памятников».

Однако после успешного завершения обучения и защиты нескольких перспективных дипломных работ ни один выпускник не смог привнести свои знания в область охраны памятников в Узбекистане, поскольку обещанные в самом начале рабочие места так и не были созданы. Соответственно в 2015 году у узбекской стороны не было больше желания продолжать подготовку кадров. Однако то, насколько насущной была необходимость продолжения работ, начатых в 1980-х годах и прекращённых с обретением независимости, демонстрирует в настоящий момент крупномасштабное разрушение ландшафта памятников, находящихся под угрозой исчезновения. Своевременно не были исследованы, описаны и переданы знания о сокрытых в этом ландшафте ценностях и тем самым — о социально-экономическом потенциале.

Задача охраны памятников заключается не в том, чтобы законсервировать целый город или не допустить изменений. Напротив, вызов состоит в том, чтобы выбрать значимые экспонаты и городские пространства на основе научных методов.

Сохранение свидетельств собственного прошлого играет особую роль и в модернизирующихся обществах: как места идентификации в глобализирующемся и быстро меняющемся окружающем мире они предлагают людям пространство для самоутверждения, а также ориентир собственного происхождения и истории своей жизни. Они также являются невоспроизводимым ресурсом для будущего развития, играя роль как часть коллективной памяти также и для будущих поколений.

В сегодняшнем плюралистическом понимании памятников большое значение присуще также жилым домам как хранилищам знаний. В них хранится важная информация о жизни людей во время строительства, а также свидетельства архитектурных традиций и ремесленного мастерства. Качество таких ремесленных работ во внутреннем убранстве, как, например, паркетные полы из цельной древесины или богато оформленные кафельные печи, и сегодня может быть воспроизведено лишь со значительными затратами, поскольку их давно уже заменила недорогая имитация типа прессованного картона с печатной текстурой (ламинат).

Ценные жилые дома можно обнаружить, например, вокруг центральной части Ташкента, от улицы Лашкарбеги через улицу Махатмы Ганди, до Паркентской. Сохранившиеся здесь офицерские дома колониальной державы иллюстрируют элементы классицизма и «югендстиля», накладывая свой отпечаток на улицы этих кварталов и придавая этой части города особую и неповторимую атмосферу.

В настоящее время в Ташкенте жилые постройки из всех сохранившихся до нас эпох находятся под сильной угрозой исчезновения. Примером тому, что эту угрозу можно предотвратить, является Дом работников железной дороги, построенный в советское время (дом №45). Здание было построено в 1927 году архитектором Сваричевским. Сохранение этого памятника было в конечном итоге обеспечено благодаря его включению Министерством культуры в Список культурного наследия.

Судьба построенного в 1931 году жилого дома по проспекту Мустакиллик, 2, наоборот, остаётся неясной. Своими большими нишами и вогнутыми балконами это здание очень сильно напоминает строение немецкого архитектора Бруно Таута (Bruno Taut) в районе Вайсензее в Берлине. Однако отличие состоит, прежде всего, в том, что здание в Берлине является частью Всемирного наследия «Берлинские жилые комплексы эпохи модернизма» в качестве примера модернизма и социального мышления 1920‑х годов, в то время как ташкентский «собрат» с его новшествами, такими как, например, расположением ванных и кухонь в глубине здания, планировалось снести в угоду некоего бизнес-центра, о чём свидетельствовали визуальные материалы, показанные хокимиятом.

За последние годы в Германии имел место ряд публикаций о ташкентских постройках, уважение именно к такому жилищному строительству проявляется также в том, что оно включено в каждый из этих архитектурных путеводителей или фотоальбомов. В качестве связующего звена в истории развития местного жилищного строительства оно в будущем может обрести важное значение для учебных, а также туристических архитектурных экскурсий и посещений.

Памятники промышленной архитектуры дают представление о ситуации на производстве, о техническом развитии и изменениях мира людского труда. Большой потенциал состоит в изменении целевого назначения этих промышленных памятников, ведь они предлагают площади, которые могут быть использованы для различных целей в области культуры, предложив тем самым городу особые места, единственные в своём роде.

Примером, где это апробируется в данный момент, является бывшее трамвайное депо в центральной части города. Чуткое приведение в исправное состояние может сохранить это место с его исторической ценностью и его значением в качестве цеха транспортного предприятия города, одновременно создав возможность его нового использования как выставочного зала.

Часть производственного комплексе «УзБум». Фото: Йенс Йордан, 04/2018.

Большой потенциал в области памятников промышленной архитектуры несомненно имеется в производственном комплексе бумажной фабрики «УзБум», которая первоначально была фабрикой по производству пороха. Учитывая колониальные постройки из жжёного кирпича, европейские системы промышленного строительства и свободно несущие конструкции цехов по японскому образцу, здесь сосредоточен портрет архитектурных стилей столетия. Здесь можно предложить использование в качестве музея, например, музея современного искусства или других культурных учреждений — и тем самым для функций, недостаточно представленных в городе в настоящий момент.

Ещё одной темой, которой в Ташкенте уделяется слишком мало внимания, является тема, связанная с возможным статусом Всемирного наследия для столицы Узбекистана.

По данному вопросу следует, во-первых, обратить внимание на статьи Михаэля Шмидта (Michael Schmidt) и Аллы Сташкевич, а также Натальи Душкиной, недавно опубликованные Национальным комитетом Германии в выпуске, посвящённом архитектуре и градостроительству XX века. В обеих статьях рассматривается потенциал для включения в Список мирового наследия для транснациональных серийных номинаций городов в бывшем Советском Союзе.

В своей статье Наталья Душкина указывает на эпоху XX века в этих городах и описывает их общее развитие. К ним относятся период авангарда (1920‑е — начало 1930‑х годов) с упразднением частной собственности и форм совместной жизни, рациональное схемы планирования и движение «город-сад».

Фасады 1950-х годов в ансамбле улицы Навои. Фото: Йенс Йордан, 12/2015.

Этот период сменяется сталинской архитектурой с её классицистическим градостроительством в период с начала 1930-х до середины 1950-х годов. При этом примечательной является также транснациональная серийная номинация «Послевоенные центральные магистрали в Восточной и Центральной Европе (1940-е и 1950-е годов)», в которую входят Минск, Москва, Берлин, Варшава и Киев. Хотя строительство улицы Навои началось значительно раньше, Ташкент без затруднений смог бы войти в этот список. К сожалению, отсутствуют точки соприкосновения и международной кооперации в области охраны памятников, поскольку до сих пор в Узбекистане не существует Национального комитета ИКОМОС (находится на стадии создания) и в целом в Узбекистане имеется небольшое количество специалистов.

В качестве последнего периода Душкина приводит послевоенный модернизм, выдающиеся образцы которого существуют в Ташкенте. К ним относятся, среди прочего, Дворец искусств (сегодня кинотеатр «Панорамный»), Дворец авиастроителей и такие постройки, как кафе «Голубые купола», современная часть базара Чорсу с его рыночными куполами или чайхана «Самарканд дарвоза», и это лишь некоторые примеры. Получением статуса мирового наследия можно активизировать значительный потенциал, однако с этим связаны также и обязательства по сохранению соответствующих зданий.

Ещё один, причем уникальный процесс в виде разработанных решений на уровне всемирного наследия представляет собой запланированное главным образом в 1970-х годов экспериментальное жилищное строительство в Ташкенте. На основании понимания того, что до этого времени стандартизированные решения для жилищного строительства не были адаптированы к климатическим и социальным особенностям в Узбекистане, было начато научное изучение архитектурно-культурного наследия и совместного проживания в махалле.

Предполагалось, что полученные результаты приведут к улучшению восприятия и признания политически желанной перестройки города (сноса старого города). С сегодняшней точки зрения необходимо вновь изучить старый город как «хранилище знаний», поскольку ещё в 1970-х годах были начаты проекты архитекторов, например, планирование по проекту «Калькауз», направленные на интеграцию зон старого города в новые планы. Однако тогда они рекламировались скорее как фольклористическая пристройка.

При всем при этом эти проекты, не говоря об общей картине громадных размеров, в деталях показывают представление, которое намного опередило свое время: перенос автомобильного движения в туннели или углубления, здания с большими вентиляционными шахтами для естественного кондиционирования, полностью озеленённые фасады, водотоки перед зданиями, которые также обеспечивают охлаждение, размещенные перед квартирами открытые площади для общего пользования. В этих проектах была сохранена улица Заркайнар с её традиционной застройкой как дорожное сообщение между комплексом Хазрат имам и базаром Чорсу. Однако поскольку эти проекты не были реализованы, до недавнего времени также сохранилась более крупная взаимосвязь между постройками вокруг комплекса Хазрат имам.

Экспериментальная застройка на массиве Ц-27: адаптация современной архитектуры к национальным традициям. Фото: Йенс Йордан, октябрь 2014 года.

Ещё одним свидетельством архитектуры, адаптированной к местным традициям, является зона застройки Ц-27 по улице Беруни. Наряду с заслуживающими внимания фасадами многоэтажного жилищного строительства вдоль основной улицы большое внимание заслуживает, прежде всего, также экспериментальный жилой дом, построенный Геннадием Коробовцевым во внутренней части комплекса. Квартиры в нём имеют до семи комнат, чтобы сделать возможным традиционное здесь совместное проживание нескольких поколений, к каждой квартире относится открытая площадь размером 80 кв. м, что сопоставимо с двором традиционного дома.

Эти террасы, выстроенные наподобие стеллажа, делают возможным доступ к квартире и разнообразное использование, например, установку традиционного топчана, накладывают характерный отпечаток на вид здания. Несмотря на эти броские террасы, расположенные друг над другом, здание с его четырьмя этажами хорошо вписывается в окружение, состоящее из одно- и двухэтажных секционных домов, замещающих традиционный дом с внутренним двором.

Жилые дома на улице Бабура до трансформации в начале 1980-х. Фото: Андрей Косинский, конец 1970-х годов.

Ещё одним сохранившимся, к сожалению, лишь частично ансамблем данного времени является сегодняшняя улица Бобура, застроенная архитектором Андреем Косинским. Здесь до начала 1980-х годов существовали каскадные дома с террасами общего пользования и примечательным оформлением фасада в форме абстрактных, грустных лиц, взглядом провожавших гостя, едущего в аэропорт. Сохранился направленный к улице в южном направлении фасад с «климатической стеной», но его внутреннее пространство было значительно изменено. Благодаря отказу от крупных оконных стекол и движению воздуха, возникающему при нагреве, эти квартиры летом более прохладные.

Среди экспериментальных построек выдающимся по своей концепции и детальности является расположенный в центре города 16-ти этажный жилой дом, который и сегодня известен под названием «Жемчуг». Здание, состоящее из двух полукругов, слегка смещенных по отношению друг к другу, объединяет по три этажа открытым пространством в виде крытой галереи, два расположенных друг напротив друга открытых пространства делают большой внутренний двор открытой площадкой. И здесь в современной архитектуре была реализована тема совместного проживания в махалле. Свободные площади общего пользования вокруг водоема на крыше подчеркивают этот подход.

Внутренний двор 16-этажного экспериментального дома «Жемчуг». Фото: Йенс Йордан, октябрь 2017 года.

Включение этого здания в список памятников не может быть в достаточной мере оценено как значительный шаг вперёд. Это даёт основания надеяться, что это не только это уникальное здание будет адекватно охраняться, но и другие значимые объекты ташкентского строительного фонда найдут свое место в официальном списке памятников.

Крыша экспериментального дома «Жемчуг». Фото: Улугбек Хаитов, ноябрь 2019 года.

С сегодняшней точки зрения сложно заметить разницу между кварталами старого города в Ташкенте и старогородскими кварталами в таких городах, вошедших в Список мирового культурного наследия, как Самарканд или Шахрисабз. В Ташкенте также сохранились махалли с квартальными мечетями и многочисленными памятниками жилой архитектуры с традиционными каркасами из двойных стоек, нишами и раскрашенными потолками из полубревен. Вместе с экспериментальным жилищным строительством, основанном на этом наследии, они делают Ташкент с его историей трансформации уникальной архитектурной лабораторией и экспериментальной площадкой XX века.

То, что выдающаяся универсальная ценность могла бы сделать возможным внесение города в Список мирового наследия, следует доказать на основании дополнительных научных исследований. Хотелось бы настоятельно рекомендовать пойти этим путём.

Цель данного краткого обзора строительного фонда, находящегося под угрозой сноса, упадка и видоизменения — обратить внимание на потенциал Ташкентского фонда архитектурных памятников, который в настоящий момент пока осознается и используется не оптимально. Общественное признание благодаря местам идентификации, передача последующим поколениям ощутимых свидетельств, знаний и понимания истории, а также городской маркетинг являются значимыми факторами для того, чтобы наряду с модернизацией подготовить город к будущему. Рекомендуется осуществить структурные изменения в порядках оценки архитектурных сооружений прошлого для обеспечения более эффективной защиты от невосполнимых утрат.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.

Перевод с немецкого Равшана Султанова. Статья была опубликована в декабре 2019 года в «Экономическом вестнике Узбекистана».

Йенс Йордан изучал архитектуру и градостроительное проектирование в Берлинском Техническом университете и Самаркандском государственном архитектурно-строительном институте (СамГАСИ). В 2007 году защитил дипломную работу по теме традиционных махаллей в Самарканде в сотрудничестве с Семинаром по центрально-азиатским исследованиям Берлинского университета имени Гумбольдта. Обладатель различных стипендий для проведения научно-исследовательских работ, главным образом, в Самарканде до 2010 года. С 2008 года — научный сотрудник на кафедре «Охрана памятников и проектирование» Дрезденского Технического университета, с 2012 года — координатор узбекско-германского центра архитектуры и строительства. Вёл преподавательскую деятельность и научное руководство магистерскими работами в Ташкенте. С 2017 года — координатор проекта по переподготовке кадров «Топография памятников Ташкента — передача знаний в области культурологических методов и компетенций» и научный сотрудник кафедры «Консервация архитектурного наследия и история архитектуры» Университета Баухауз в Ваймаре, автор публикаций и лекций о архитектурно-культурном наследии в Узбекистане, член Международного совета по сохранению памятников (ICOMOS). На «Газете.uz» опубликован целый ряд статей Йенса Йордана.