29 октября от осложнений, вызванных коронавирусом, в возрасте 36 лет скончался учёный-востоковед, тюрколог Андрей Кубатин. В 2017 году он был осуждён по статье 157 Уголовного кодекса Узбекистана (измена государству) и приговорен к 5 годам лишения свободы (до апелляции — к 11 годам). По версии обвинения, он якобы передал отсканированные копии редких книг иностранному учёному. Международные правозащитные организации заявляли, что дело было сфабриковано. В сентябре 2019 года учёный был реабилитирован решением Ташкентского областного суда по уголовным делам.
Андрей Кубатин.
Кубатин работал в Ташкентском государственном институте востоковедения на кафедре истории Китая. Он проводил исследования в области средневековой истории Средней Азии, истории тюркских народов, а также занимался историей иранских народов — иранологией, согдологией. В интервью «Фергане» учёный рассказывал, что его основная монография — «Система титулов Тюркского каганата: генезис и преемственность».
Ещё при жизни он подал заявление в Военный суд Узбекистана для возмещения материального ущерба в размере 560 млн сумов. 10 декабря сестра Андрея Кубатина Клара Сахарова получила по почте решение суда, согласно которому компенсация составляет 462 тысячи сумов, из них 446 тысяч — на уплату госпошлины и 16 тысяч — почтовые расходы. Клара Сахарова подала апелляцию на решение суда и готовит документы на получение компенсации за моральный ущерб.
В интервью «Газете.uz» Клара Сахарова рассказала подробности задержания и заключения Андрея Кубатина, о пытках, пребывании в инфекционной больнице в Зангиатинском районе и последствиях уголовного дела для него самого и его близких.
Нулевая компенсация
В суде не удовлетворили иск, а возместили только почтовые расходы. Мы с братом просили 560 млн сумов, потому что он работал в двух местах по совместительству, когда его посадили. Кроме того, он занимался грантами, включая государственные. Занимался переводами, он знал более 40 языков. Вёл репетиторскую деятельность, консультативную. Мы это суммировали. Плюс транспортные расходы. Вы представляете, два с половиной года бесконечно, каждый день обращалась во все инстанции. Нет инстанции, куда я не обращалась.
Кроме того, он сидел 15 суток в изоляторе, куда мы всё ему таскали, включая лекарства, так как его избили и пытали. Таскали и в Таштюрьму (лекарства, продукты питания, вещи, предметы гигиены, услуги стоматологов, установка зубных протезов — зубы, как сообщается, были выбиты в СИЗО СНБ).
Никакого объяснения решения суда нет. Мне дали выписку, поскольку дело шло в закрытом режиме. На суд пришли правозащитники, группа поддержки, юристы — мы все зашли в зал суда, но их удалили… Мне даже угрожали: «Вы что пишете? Это дело секретное». Да, это секретное. Не спорю, но я не давала подписку о неразглашении. Мой брат — тоже.
Клара Сахарова и Андрей Кубатин.
«Измена родине»
В начале 2017 года моего брата пригласили в Турецкое агентство по сотрудничеству и координации (TIKA), в то время руководителем был Сулейман Кизилтопрак. Приглашают моего брата, который владеет многими языками, включая турецкий, и просят сделать туристический путеводитель по историческим местам Узбекистана. Мой брат сказал, что занимается наукой, и у него нет свободной минуты абсолютно, даже на нас. Он сказал, что пусть сотрудник агентства Музаффар Жониев сделает, а у него есть библиотека, которую он 10 лет собирал. Это было во всеобщем доступе, библиотеку он раздавал всем. Библиотека была в электронной форме, он же не мог содержать все 15 тысяч книг у себя дома.
Андрей сказал, что даст ему путеводитель, пусть сделает, а потом он проверит. Они договорились. Проходит неделя. Жониев стал моего брата дёргать с просьбой дать библиотеку. Мой брат перевел книги на хард-диск. 25 марта Музаффар уговорил его передать. Мой брат вышел из Института востоковедения, встретился с ним рядом со светофором и передал Музаффару. Тот предложил Андрею довезти его до «Максима Горького», а оттуда он сам доедет до дома. Он согласился.
На повороте «Боткина» их подрезали на белом Cobalt, там же был следователь Дониёр Абдуллаев и еще один парень. Они вытащили моего брата из машины Музаффара, засунули в Cobalt, стали бить. Мой брат, естественно, стал отбиваться. Его привезли в Мирзо-Улугбекское РОВД и оформили под другой фамилией. Он позвонил и под надзором следователей СНБ сказал, что всё ещё работает и освободится вечером. Я заподозрила что-то неладное. Позже он сообщил, что его уводят в суд. Оформили по статье о неподчинении и закрыли на 15 суток на Панельном (Центр временного содержания на массиве Панельный в Ташкент — ред.).
Каждый день мы приезжали туда, вылавливали ребят и спрашивали, как он там. Через 3−4 дня нам сказали привезти лекарства — антибиотики, мази. Потом узнаю, что его пинали, короче, все гениталии побиты.
Через 15 суток мы не смогли его забрать. Андрея засунули в черную Lacetti и увезли на Гвардейскую (следственный изолятор СГБ — ред.). И вот отсюда наши мучения начались. Его там в «мягкую» камеру сажали (чтобы задержанный не мог причинить себе вреда), били. Потом посадили в общую камеру, где был «лохмач» Виктор Петрович Кунаев или Кулаев. Он его в область сердца бил сильно. Брат рассказывал, что он выше 2 м, огромный мужик, у которого, кажется, с головой не все в порядке… В области сердца появился кровоподтек, это зафиксировали врачи, но никуда это не показали. Виктор его ещё каждую ночь пытался душить. Вот так мой брат провел там пять месяцев.
Андрей Кубатин и его супруга Феруза Джуманиязова.
Он был пухленький, весом в 105 кг. Мы один раз видели его на Гвардейской и уже через пять месяцев — в Таштюрьме. Там уже никаких 105 кг не было, где-то 70−73 кг. Замотанный в два чапана, вся шея, голова в болячках. Он не поднимал головы, у него текли слезы, не мог разговаривать. К нему приходили и запугали, что я разобьюсь, жену изнасилуют, ребенка выкрадут, и что бы сестра ни делала, ты получишь столько, сколько мы считаем нужным. И это делал Азиз, может быть, это псевдоним. Он же приходил на Гвардейскую, он же спускался в подвал Таштюрьмы, хотя дело было передано в суд, и его не имели права туда пускать.
1 декабря 2017 года ему дали 11 лет. Там был судья Умид Шакиров. Всё было обговорено. Вместо совещательной комнаты он вышел в коридор, где стояли четыре стола для пинг-понга. Потом уже мировое сообщество подключилось, СМИ.
У нас был частный адвокат Хуршид Толбобаев. Но когда брат сидел на Гвардейской, там был адвокат Шахзод… Нам своих адвокатов нанимать не разрешали. Он как будто бы заходил к моему брату, но Андрей сказал, что он всего лишь два раз зашёл. Когда мой брат сказал, что его избили, он ничего не предпринял. Он просто приходил, подписывал документы и уходил. И ещё в то время у нас за это деньги взял.
Этот адвокат говорил, чтобы мы радовались, если дадут 5 лет. И все время нас запугивал: «Не пишите, ничего не делайте, никого не подключайте». Мы никогда с таким делом не сталкивались, побоялись что-то делать. И думали, что справедливость есть. Я раньше так думала по своей глупости, думала, разберутся. Разобрались. 11 лет.
После этого мы начали обращаться во все инстанции, кричать, шуметь.
Реабилитация
Андрей Кубатин после вынесения решения о реабилитации.
После того, как мировое сообщество, правозащитники подключилось, ему сократили срок до 5 лет. Думали, что на этом все остановится. Месяц где-то ничего не делали. Тут у меня терпение лопнуло, начала делать видеообращение, стала протестовать, объявила голодовку. Честно скажу, что я сначала хотела себя поджечь на площади. Я официально объявила об этом везде. Мне начали звонить и отговаривать: «Зачем? У тебя маленькие дети, больная мать». И я решила объявить голодовку.
Потом я публично обратилась к прокурору. Меня к себе вызвал Муродов (бывший генпрокурор Отабек Муродов — ред.), дал 20-му отделу задание пересмотреть дело. Он сказал: «Там нет шпионажа. Что вы делаете? Пересмотрите».
Я каждый день ездила или в Военную прокуратуру, или в Генеральную прокуратуру, омбудсман, Сенат, Национальный центр по правам человека, президентский аппарат, народные приемные. 2,5 года ни один день не сидела дома, кроме выходных — там не приёмные дни. Бесконечные поездки. Утром выезжаю, вечером заезжаю. Вот так, пока его не освободили.
Когда он был на «колонке» (колония-поселение — ред.), мы каждую субботу и воскресенье приезжали к нему, он бы на нашем обеспечении. Полностью делали базар на целую неделю. Отвезли подушки, матрасы. Когда ему дали 5 лет, треть срока он сидит, потом перевод в «колонку» и «звонок». Если бы мы процесс не выиграли, то он пять лет был бы в «колонке». Он находился там девять месяцев, из них пять месяцев мы каждую неделю ездили на суд в Ташкентскую область.
Затем, применив часть 2 статьи 83 УПК (основания для реабилитации / отсутствие в деянии состава преступления), его оправдали.
Последствия
Андрей Кубатин с мамой Алевтиной Константиновной.
После выхода он месяц приходил в себя. Но позже выяснилось, что мама заработала рак. И вот мы, даже не передохнув, начали бороться за жизнь матери. У неё была саркома. Её прооперировали. И тут вот такая беда с Андреем.
Андрей был единственной надеждой. Он смотрел за мамой, обеспечивал её. Но когда его посадили, пришлось продать их однокомнатную квартиру. И всё мы истратили на дорогу, питание, лечение.
После его реабилитации мы хотели обратиться в суд, чтобы виновных наказали. Однако не прошло 20 дней, как мы выявили у мамы заболевание. И тогда уже не до этого было. У сына была трехкомнатная квартира, я переоформила на них, чтобы сноха жила с мамой ещё до выхода Андрея. Но это бетонный дом, мама начала болеть. Мы хотели этот дом, но не знали же, что так случится.
Я маму забрала к себе. У меня тоже колхоз. То света нет, то газа нет. Как-то так выживаем. Под снос попала, не знаю, что будет дальше.
Зангиата
Почему я об этом хорошо знаю. Мой брат мне всё рассказал, перед смертью ещё дополнительно рассказал… У него был подтверждённый ковид, но у меня есть МСКТ, что у него было 5−10% поражения легких. Мы привезли его в Зангиату. На третьи сутки ему плохо стало, поражение стало больше 50%. После скандала его перевели в реанимацию. Мы покупали дорогостоящие лекарства. Дело не в деньгах, если бы это помогло.
Он пошёл на поправку, до 20 октября все было хорошо. Он сказал, что ему через два дня снимут маску. А 20 числа поменялась ночная смена. С этого дня у него начало ухудшаться здоровье, хуже, хуже, хуже. Мы от врачей, кроме того, что он умрёт, ничего не услышали. 27 октября я была там весь день. Мне дали костюм, запустили на полчаса и забыли. Я до вечера пробыла с ним и получила от него много информации. Он разговаривал. Перед тем как уходить, я открыла тумбочку, чтобы дать лекарства. И там все лекарства лежали неиспользованными… Единственное, что ему сделали, — один трамадол в жидком виде, потому что у него были панические атаки.
Апелляция
Я буду подавать апелляцию на решение суда [по поводу материального ущерба]. Теперь я вынуждена делать это. Остался ребёнок у него. Его же надо поднимать. Я уже подала апелляцию в Военный суд дня четыре назад. Завтра буду готовить пакет документов на моральный ущерб тоже.
Я не остановлюсь. Люди, которые посадили моего брата, должны ответить. Сегодня они поступили так с моим братом, завтра поступят с другим. Я не хочу, чтобы чьи-то матери плакали, чьи-то жёны остались без мужа, дети были сиротами.
