Агентство по противодействию коррупции было создано 29 июня указом президента. В задачи нового госоргана входит разработка и реализация госполитики в области предупреждения и борьбы с коррупцией.
Директор агентства по противодействию коррупции Акмал Бурханов в своем интервью «Газете.uz» рассказал о том, как он боролся с явлениями коррупции на своих предыдущих должностях, о триггерах коррупции в Узбекистане, о лазейках для взяточничества в законодательстве и о планах агентства по борьбе с коррупцией.
— В промежутке с 2014 по 2019 год вы были депутатом Законодательной палаты Олий Мажлиса, исполнительным директором центра «Стратегия развития», возглавляли Общенациональное движение «Юксалиш». Сталкивались ли вы за это время со случаями коррупции? Какой опыт прошлой работы вы привносите в новую должность?
— Да, к сожалению, я часто сталкивался с проявлениями коррупции не только на профессиональном уровне, но и в повседневной жизни.
Работая в центре «Стратегия развития» и в Общенациональном движении «Юксалиш», мы старались поднимать актуальные темы, ставить вопросы перед госорганами. Одним из направлений нашей деятельности был общественный мониторинг хода реализации реформ и исполнения государственных программ. Мы ежемесячно предоставляли отчет о проделанной работе и вносили в парламент и правительству аналитическую информацию, как была исполнена госпрограмма.
Как институт гражданского общества мы показывали настоящую картину, где-то были отставания, где-то программа исполнялась несвоевременно или некачественно. Тогда мне поступали звонки из министерств и ведомств, хокимиятов, чтобы их не упоминали или не показывали их недочеты. Я думаю, что это, безусловно, тоже коррупционное явление.
Или же мы проводили различные исследования по теме коррупции или по другим направлениям, изучали общественное мнение. Когда мы обнародовали результаты, были недвусмысленные угрозы со стороны отдельных госчиновников с «нравоучениями» о том, что, я совершаю ошибку и нельзя так поступать. Эти случаи тоже имели место.
— Какие меры борьбы против коррупции вы тогда применяли? Показало ли это свою эффективность?
— Прежде всего, для себя я сделал вывод, что процесс мониторинга не должен зависеть только от меня. Поэтому мы организовывали мониторинговые мероприятия, особенно в регионах, совместно с другими институтами гражданского общества, чтобы не было однобокости или каких-то других недоразумений. Мы создавали рабочие группы, куда входили и представители других общественных структур и независимых правозащитных организаций.
Я понимал: чтобы остаться на плаву, нужно обеспечить прозрачность и открытость всей деятельности. Тогда я мог говорить всем: «Здесь я ни при чем. Здесь все работали. Я не смог бы что-то сокрыть».
В нашей деятельности (центра «Стратегия развития», движения «Юксалиш» и Агентства по противодействию коррупции — ред.) мы старались и стараемся быть максимально открытыми. Начиная от приема на работу сотрудников до принятия управленческих или финансовых решений. Мы всегда опираемся на коллегиальность. О каждой нашей работе мы информировали СМИ, всё показывали.
Открытость — это один из главных факторов предотвращения коррупции.
Еще один пример: после Сардобинской катастрофы совместно с Министерством юстиции инициировали благотворительную акцию, открыли специальный счет. Каждый день мы информировали общественность о том, сколько поступает денег, откуда они поступают и на что тратятся. Это все решалось коллегиально, с выездом на места. Дважды я сам поехал и посмотрел, куда и кому были переданы собранные вещи и денежные средства.
— Вы возглавляли центр «Стратегии развития», а потом Юксалиш, когда они только создавались. Главой Агентства по противодействию коррупции вас также назначили, как только оно было создано. Как нужно работать руководителю, какое оставить «наследие» после смены должности, чтобы и после его ухода структура работала без перебоев?
— К сожалению, у нас в Узбекистане все зависит от личности. Если мы знаем какого-то человека хорошо, независимо от того, где он работает, если он там, то мы думаем, что работа идет хорошо. Кроме того, всегда находим тысячи оправданий для решений так называемого «ручного управления» или исключений от общих правил, которые в итоге превращаются в правило. Так не должно быть, мы должны стремиться к созданию системы, конечно же, в меру гибкой.
Например, недавно премьер-министр Японии Синдзо Абэ подал в отставку. В японском обществе по этому поводу нет особых опасений и не возникает чувство неопределенности. Потому что у них есть система. Кто будет там премьер-министром, — неважно, так как во всех сферах работает система, эффективная система противовесов и механизм принятия решений. Например, когда я работал в университете в Японии, много раз сменялось руководство. Там каждые два года происходит ротация руководства, но сотрудники не меняются. У нас, когда кто-то меняется в министерстве или ведомстве, все уже начинают ходить в хаосе, с мыслями «что будет со мной», «какой руководитель придет». К сожалению, системы нет.
И в центре «Стратегия развития», и в «Юксалиш» я максимально старался, чтобы работала система, работала команда, и ничего не зависело от меня. Конечно, как лицо организации я много выступал, но за мной стояла команда, и даже после моего ухода эта система работает. Так должно быть везде, во всех направлениях.
Почему так получилось, что система продолжает работать? Потому что, могу заверить, я никогда не принимал решения единолично. Все участвовали в принятии решения, у всех было чувство сопричастности. У всех был стимул: если что-то делать и показывать себя независимо от руководства, то у человека будет продвижение.
Для примера могу сказать, что, к сожалению, нередко в наших государственных органах решение отдельных вопросов замыкаются на каком-то чиновнике или сотруднике. Бывает случаи, когда мы звоним в какое-то ведомство по документам, нам говорят «такой-то человек занимается этим вопросом, но его нет. Он придет и вам позвонит».
В Японии, например, вы не знаете, кто ответственный за то или иное направление. Даже в решениях и в документах не пишется, кто за что ответственен. То есть, там вся команда работает. Все в равной мере несут ответственность за результаты работы и принятые решения. И у них решения принимаются снизу вверх. То есть, на самом низовом уровне знают, какое решение будет принято. Потому что все решения исходят оттуда, они все сопричастны. В таком случае, и для руководства исполнение будет проще, так как все участвовали в разработке.
У нас часто бывает такое, что, например, сотрудники в хокимиятах не знают, какое решение или постановление будет принято, об изменениях они узнают только после их публикации.
— Что такое коррупция и какие могут быть виды коррупции?
— Существует очень много видов коррупции. Мы столкнулись с тем, что даже в правоохранительных органах есть разные подходы к коррупционным правонарушениям. Некоторые ведомства считают какие-то правонарушения коррупцией, а некоторые нет. Поэтому надо сначала определить, какие правонарушения или какой поступок являются коррупцией.
Был случай, когда хоким провел пышное мероприятие. Это коррупция или нет? Он может сказать, что мероприятие он оплатил за счет личных накоплений, сам оплатил услуги какого-то артиста. Если обратимся к законодательству, то не сможем определить коррупционный ли это проступок или нет.
Например, у нас дарение подарков по различным поводам чаще всего не принимается в качестве взятки или подкупа госчиновника. А в зарубежных странах, если госслужащий получает от кого-либо подарок, это уже является поводом для проверки на предмет наличия коррупции как должностного проступка, при этом необязательно, чтобы дарящий был зависимым или подчиненным лицом.
Я считаю, что любое злоупотребление государственным имуществом или статусом должно считаться коррупцией. Иначе говоря, понятие коррупционного правонарушения охватывает большой круг составов как уголовных, так и административных и дисциплинарных правонарушений, связанных с злоупотреблением должностных полномочий и нарушением установленных процедур и запретов.
К сожалению, у нас в законодательстве, например, в Уголовном кодексе, нет отдельного антикоррупционного раздела. Там все это идет через экономическую призму. Делается акцент на экономическое преступление. Практически за все экономические преступления, если возместить ущерб, не назначается наказание в виде лишения свободы, а в отдельных случаях предусмотрено освобождение от наказания. В примере других стран мы видим более жесткие санкции и непримиримое отношение к должностным преступлениям, общественное порицание, пожизненное лишение права занятия государственной работой.
— В народе есть такое понятие, как «таниш-билиш» (кумовство). В западных странах есть «нетворкинг». Есть ли какая-то грань между этими социальными явлениями?
— Должно быть четкое разграничение между «таниш-билишчилик» и нетворкингом. Нетворкинг — это всегда хорошо, в развитых государствах если у человека есть нетворк, значит дела у него пойдут хорошо. Но ни коим образом это не должно создавать конфликт интересов.
Например, в развитых странах в каждом госоргане и частных организациях есть четкое определение конфликта интересов. У нас все перемешано — и «таниш-билиш», и конфликт интересов — и мы сами до конца не разобрались, где проходит граница. К сожалению, мы все говорим, что «таниш-билиш» — это менталитет. Но не надо путать нашу культуру и обычаи с государственной службой.
Например, когда мы объявили о конкурсе для приема на работу в наше агентство, поступало очень много звонков, в том числе от высокопоставленных лиц. Говорили: «Вот этого возьми на работу, он способный, тебе такие люди нужны, надо брать доверенных людей и тех, кого знаешь». Я отвечал: «Если он способный, то есть коллегиальная комиссия, есть испытательные процедуры. Я не могу решать или указывать, кого принимать на работу или нет».
Они должны понять, что именно антикоррупционное агентство должно быть прозрачной структурой, мы не имеем право создавать поводы или минимальные намеки, дающие основание сомневаться в нашей беспристрастности и справедливости. Но, к сожалению, даже чиновники, представители госорганов до конца не понимают эти разграничения.
Для этого нужен не только законодательный, но и системный подход. В законодательство очень легко что-то вписать. Но мы должны убедить всех, что государственное дело никоим образом не должно пересекаться с частным.
— По вашему мнению, что является триггером коррупции в Узбекистане? Какие факторы могут влиять на появление элементов коррупции?
— Наши анализы показывают, что есть три основных фактора, влияющих на процветание коррупции в Узбекистане.
Первый — недостаточная открытость и отсутствие информации. Вследствие закрытости госорганов СМИ тоже не могут полностью выполнять свою функцию. Зарубежный опыт показывает, что первым сдерживающим фактором коррупционной деятельности является именно открытость. Если госорган или чиновник будет отчитываться перед общественностью о своей деятельности — от финансовых вопросов до приема на работу — это будет открытость, которая способствует снижению коррупции.
Второе — недостаточное участие гражданского общества. Госорган, даже наше агентство, никогда не сможет эффективно бороться с коррупцией без участия гражданского общества. А для этого нужно сильное гражданское общество. Но я не могу сказать, что гражданское общество вообще не работает, положительные тенденции налицо. Но все же государство должно больше опираться, помогать и стимулировать развитие гражданского общества. Это значительная помощь и самому государству, если оно хочет искоренить коррупцию. Важно не только создание агентства, но и вовлечение гражданского общества в эту работу.
Третье — чувство безнаказанности. Конечно, у нас в законодательстве предусмотрены меры наказания за взяточничество. Но спустя определенное время мы их (взяточников — ред.) видим на госслужбе в каком-то ведомстве. У людей объективно возникает мысль, что даже такое серьезное должностное правонарушение не порицается, где-то и прощается. Кто-то подумает, что ему тоже можно, что если поймают, то отсидит два-три года и будет продолжать. Это тоже важный фактор.
Должны быть жесткие меры наказания и последствия. Лично я против амнистии по отношению к коррупционерам и их реабилитации на работу. Наказание за должностные преступления, а особенно за взяточничество, должно служить сдерживающим примером для других.
Мы видим, как в других государствах коррупция жестко карается. В Японии, например, даже при незначительном должностном проступке, которые не всегда тянут на преступление, чиновник уходит в отставку. Он может заплатит штраф, но навсегда лишится права заниматься государственной работой.
— В одном из недавних интервью вы сказали, что мы сами на законодательном уровне создаем предпосылки для процветания коррупции. Могли бы вы привести примеры? Какие именно законодательные изменения необходимо ввести для снижения уровня коррупции?
— В первую очередь, мы оставляем для представителей госорганов возможность брать взятки. Очень много бюрократических процедур — лицензирование, разрешительные процедуры — есть рычаги и полномочия, которыми представители госорганов могут воспользоваться. Надо их существенно сократить.
Недавно вышло постановление президента страны по сокращению лицензирования. Это работа будет продолжаться. Лицензирование и разрешительные процедуры могут быть в каких-то отраслях, но это должно осуществляться не через государственные органы или же хотя бы путем государственно-частного партнерства. Надо сократить человеческий фактор во всех уровнях, чтобы все было бесконтактно. Надо переходить от разрешительного к уведомительному процессу.
Второе — у нас нет закона о государственной службе, отсутствует единообразное правовое поле в данной сфере. Не установлены единые запреты и ограничения, гарантии и процедуры, не регламентирован порядок разрешения конфликта интересов. В таком правовом вакууме любое министерство разрабатывает свои правила приема на работу, проводится выборочный конкурс, где-то вообще без конкурса нанимают сотрудников. Думаю, пришло время принять закон, законопроект значительно усовершенствован.
Третье, имеются лазейки в законодательстве и большое пространство для административного усмотрения у должностных лиц. Яркий пример — Кодекс об административной ответственности. За определенные административные правонарушения предусмотрены меры наказания с большим люфтом, например, надо платить штраф в размере от 5 до 10 базовых расчетных величин. Почему не конкретно 10? У госслужащего уже появляется возможность вымогать мзду для снижения размера штрафа.
Надо указать конкретные меры наказания. В некоторых странах граждане точно знают, если они сделают какое-то нарушение, они заплатят столько-то штрафа.
Совместно с Законодательной палатой и Сенатом Олий Мажлиса мы начали работу по инвентаризации законов, где есть такие коррупционные лазейки. Будем закрывать их поэтапно и вносить изменения в законодательство. Впредь мы будем контролировать эффективность проведения антикоррупционной экспертизы на предмет выявления в них положений и норм, создающих условия для коррупции.
— Как убедить людей не давать взятку, если вопрос можно быстрее решить деньгами? Какие системные шаги нужно предпринять, чтобы противодействие коррупции вышло на подсознательный уровень?
— Мы можем переубедить людей только практическими мерами. То есть, они на собственном примере, на практике должны видеть, что и без денег можно решить вопрос. Надо создать такую экосистему.
Для этого, в первую очередь, надо исключить человеческий фактор полностью. Между гражданином и государственным органом при предоставлении государственной услуги не должно быть ни малейшего человеческого фактора.
Должна быть прозрачная система и открытая информация. Например, продажа государственных номеров для машин. Я вообще сторонник того, чтобы все номера были в открытой продаже. Скажем, мне нравится номер «113». Этот номер не продается. Но, если сотрудник узнает, что мне нужен именно этот номер, он может вымогать взятку. Поэтому все должно быть прозрачно. Хочет кто-то купить здание или землю, пусть все будет доступно в интернете, чтобы все знали.
Все государственные органы должны знать, что они существуют за счет денег, поступлений и налогов обычных граждан.
Конечно, граждане тоже должны активно участвовать в этом. Они должны оповещать о каждом коррупционном факте. Госорганы должны создать такую систему, чтобы граждане были информированы, чтобы информация была проверена и по каждому факту была реакция.
— Как вы думаете, есть ли у нашего народа сознание налогоплательщика? Думают ли люди о том, что государство существует благодаря налогам, которые они платят?
— К сожалению, не всегда. Конечно, в городах более просвещенные граждане это понимают, умеют требовать от чиновников выполнения их прямых обязанностей. Но в регионах, к сожалению, все иначе, зачастую государственные служащие не осознают чувство долга перед гражданами.
Каждый человек и каждый представитель гражданского общества должен требовать это, и госорганы должны это чувствовать. Государственный служащий должен знать, что его должность, зарплата и будущее его семьи зависит от государственной службы, а она формируется за счет бюджетных средств, а бюджетные средства формируются в первую очередь из налогов. Это должны все понимать.
— Прошло больше месяца с тех пор, как вас назначили директором Агентства по противодействию коррупции. В одном из интервью вы говорили, что первоначальная задача состоит в оценке состояния коррупции в стране. Удалось ли агентству сделать шаги в этом направлении?
— Конечно, у нас пока нет команды, но мы уже начали анализ благодаря нашим организациям-партнерам: Генеральной прокуратуре, Министерству юстиции, другим правоохранительным органам, АРГОС (Агентству развития государственной службы при президенте — ред.), Счетной палате и международным организациям.
Мы начали анализ по всем направлениям. Первым результатом нашей совместной деятельности стало совещание у президента 27 июля. Тогда акцент был сделан на сокращение «теневой экономики» как одного из больших направлений противодействия коррупции.
«Теневая экономика» опирается на коррупцию, в то же время коррупция является главной составляющей теневой экономики. Они всегда вместе ходят. Я был рад, что впервые на уровне руководства государства озвучены результаты анализа наших местных и международных экспертов: доля «теневой экономики» достигает 48%.
Мы вносили предложения по сокращению «теневой экономики» и предотвращению коррупции. В этом направлении мы добились того, что до конца года во всех министерствах и ведомствах и отраслях будут внедрены антикоррупционные механизмы.
Изучили множество сфер, чтобы узнать, какие из них более подвержены проявлениями коррупции. К сожалению, сегодня случаи коррупции выявляются не только на бытовом, но и на государственном уровне, в большей мере в системе государственных закупок. Поэтому мы внесли в Национальный совет по противодействию коррупции два вопроса: начать работу по предотвращению коррупции в области госзакупок и в сфере здравоохранения. По решению совета созданы рабочие группы.
Кроме того, мы смогли убедить совет принять пятилетнюю национальную стратегию по противодействию коррупции. Уже начата работа по разработке этого документа с участием международных организаций.
— Президент просил вас сделать упор на изучение опыта зарубежных стран, среди которых Южная Корея, Сингапур и страны Европы. Какие именно элементы стратегии этих стран можно адаптировать в Узбекистане?
— Президентом было поручено с первых дней нашей работы изучить зарубежный опыт, чтобы найти наилучший путь внедрения антикоррупционной системы в Узбекистане. Международные организации помогли нам в привлечении экспертов из Сингапура, Южной Кореи и европейских стран. Они имеют большой опыт работы в антикоррупционной деятельности. Мы сейчас изучаем опыт этих стран.
Например, когда в Сингапуре начались антикоррупционные реформы, в первую очередь была проведена реформа законодательной базы. Принимались не карательные меры, а началась именно инвентаризация законодательства, чтобы закрыть все лазейки. Если из опыта Сингапура мы берем законодательство, то из Малайзии мы берем примеры по уголовным процедурам. Из южнокорейского опыта мы изучаем государственную службу, а у европейских стран берем опыт по госзакупкам, декларированию
Не могу сказать, что мы полностью берем систему какой-то страны, мы хотим взять только самую лучшую практику, которая будет внедрена в Узбекистане.
— Будет ли учитываться специфика того или иного министерства или ведомства при построении единой государственной стратегии по противодействию коррупции? Если да, то каким образом?
— Будет принята единственная стратегия, обязательная для всех госорганов. Исходя из своей специфики они будут разрабатывать свой механизм по противодействию коррупции. Мы уже начали первый этап. Все государственные органы разработали свои дорожные карты и программы по противодействию коррупции именно в своем ведомстве. Совместно со Счетной палатой, Минюстом и Генпрокуратурой мы создали рабочую группу и совершенствовали проекты этих «дорожных карт».
Мы разработали 26 таких «дорожных карт», которые должны быть внедрены до конца года. Это и процедуры приема на работу на конкурсной основе, и правила этического поведения, запреты и ограничения, включая по подаркам, и механизмы декларирования и разрешения конфликта интересов, и прозрачные механизмы и обеспечение открытости госзакупок. Уверен, внедрение подобных систем внутреннего контроля послужит существенному снижению коррупционных рисков.
Кроме того, после принятия государственной программы на два года и стратегии на пять лет каждое министерство и ведомство будет разрабатывать свои планы и согласовывать их с другими министерствами. В этих программных документах безусловно будут предусмотрены изменения в законодательстве, они будут иметь комплексный характер.
— В задачи агентства входит декларирование имущества и доходов государственных служащих. Вы как-то сказали, что планируете запустить данный механизм в начале 2021 года. На какой вы сейчас стадии? Учитывает ли механизм требования законопроекта «О государственной службе»?
— В рабочую группу по законопроекту входит множество министерств и ведомств, представители налогового комитета, Минфина, Генпрокуратуры, Минюста, нашего агентства, АРГОС, подключены зарубежные эксперты.
Для запуска этой системы с 1 января 2021 года мы должны одновременно разработать платформу. Мы сейчас думаем, на чьей базе она будет. Высказывается мнение о возможности создания платформы на базе имеющихся информационных систем Государственного налогового комитета, поскольку это ведомство имеет определенный опыт общего декларирования, этот вопрос обсуждается. В течение месяца мы должны уже завершить и внести законопроект в Администрацию президента.
— Агентству предстоит внедрить во всех государственных органах систему внутреннего антикоррупционного контроля (комплаенс-контроль). Расскажите, что представляет собой данная система.
— Комплаенс-контроль — это внутренняя система по оценке и управлению правовыми и финансовыми рисками при возникновении каких-то отношений. Самое главное, этим путем можно создать эффективные механизмы по выявлению и анализу коррупционно опасных сфер деятельности, а также обеспечить комплексную защиту от разных репутационных угроз. То есть, это внутренние правила того или иного госоргана. Есть общепринятые международные стандарты, исходя из которых у каждого ведомства должны быть такие системы комплаенс-контроля.
Проще говоря, это система внутренней безопасности. Но, к сожалению, такая система у нас была в основном в правоохранительных органах. Почему-то думали, что такие коррупционные явления есть только в правоохранительных органах.
Есть политическая воля и есть поручение руководства страны, чтобы с 2021 года все госорганы внедрили комплаенс-контроль. Она учитывает не только собственную безопасность, но и систему соответствия антикоррупции. В зарубежных странах это обычное явление, особенно в бизнес-структурах.
Многие госорганы уже начали работу над этим, они сами инициировали создание специальных подразделений по комплаенс-контролю. Со следующего года мы хотим обязать все министерства и ведомства, чтобы они внедрили эту систему и создали отдельное подразделение по комплаенс-контролю. Чтобы была отдельная система, чтобы человек, который хочет поступить на работу в какое-то ведомство, знал, какие есть правила игры, кроме закона, каким специалистом нужно быть, чтобы работать в том или ином ведомстве.
— Борьба против коррупции носит комплексный подход, в котором немаловажную роль играют независимые суды. Какой вы видите роль независимых судов в этой миссии?
— Суды играют очень большую роль. В первую очередь, мы должны обеспечить независимость судебной системы и судей. Последние тенденции и изменения показывают, что именно в антикоррупционном плане в судебной системе реализуются существенные реформы.
В части обеспечения независимости судей большую роль играет срок пребывания на должности судьи.
Три года назад была революционная реформа, когда судьям разрешили работать пожизненно: первый срок 5 лет, второй срок — 10, а в случае безупречной службы с третьего срока он уже может быть назначен на пожизненный срок. Это тоже большой сдвиг. Но надо еще работать. Например, надо внедрить систему ротации. В Японии каждые два года они меняются.
Мы видим, что в последнее время отбор судей тоже проводится открыто. Пять-шесть лет назад были случаи, когда процесс отбора был непрозрачным. А теперь создан специальный Судейский совет, который состоит из представителей судейского сообщества, они сами принимают решение, кто будет судьей. В процесс отбора судей допускаются и СМИ.
Прозрачность работы судей, их независимость, процессуальное равенство сторон и четкий процессуальный механизм проверки законности, обоснованности и справедливости судебных решений являются главными факторами эффективной борьбы с коррупцией.
— Вы прежде не раз упоминали о повышении позиций Узбекистана в рейтинге CPI (Transparency International). Узбекистан занимает 153 место из 180 по итогам 2019 года. Как вы считаете, при каких условиях страна будет подниматься в этом рейтинге? Почему вообще важен этот рейтинг?
— Коррупция влияет не только на внутреннюю политику государства, но и на имидж страны на международной арене. Состояние коррупции несет за собой отрицательные последствия с точки зрения создания международных связей, в экономической, в политической и социально-культурных сферах. Поэтому надо работать над тем, чтобы в международных рейтингах наши позиции были хорошими. Это является барометром развития и демократичности страны.
Многие говорят, что сейчас Узбекистан только старается улучшить свои позиции в международных рейтингах. Это не так. Когда мы улучшим свои позиции в международных рейтингах? Только тогда, когда улучшим позиции внутри государства. А международные рейтинги являются признанием.
К сожалению, по индексу восприятия коррупции мы на 153-м месте. Если объективно смотреть, мы могли бы находиться там на 120-м месте. Как составляется этот рейтинг и откуда они берут информацию? Из открытых данных. А у нас вообще нет открытых данных.
Мы сейчас работаем над тем, чтобы данные были не только в агентстве или же в какой-то правоохранительной организации. Данные должны подлежать огласке и для общественности, в том числе и международной. Тогда и различные рейтинги будут достоверными и объективными. Пока мы не можем обижаться на такие рейтинги и считать их необъективными, так как вина в нас. У нас все недостаточно открыто. Более того, мы пока не знаем: если обеспечим повсеместную открытость, окажемся ли на 120-м месте, а может и на 170-м месте.
Рейтинги очень важны. Мы планируем ввести национальный индекс. Со следующего года планируется внедрение рейтинга коррупционности отдельных ведомств и рейтинг самих чиновников, чтобы выявить уровень коррупции в том или ином министерстве и дать оценку их руководителям. Мы планируем периодически обнародовать эти рейтинги и таким образом помогать международным организациям при оценке уровня восприятия коррупции в нашей стране.
— В недавнем проекте постановления правительства граждан предлагается поощрять за сообщения о коррупционных правонарушениях. Сумма денежного вознаграждения будет зависеть от суммы взятки или причиненного ущерба либо стоимости расхищенного имущества — от 3 БРВ до 10−15% от суммы. Насколько это сможет повлиять на уровень коррупции?
— Конечно, это повлияет. Простой пример: в Ташкенте была внедрена система, которая позволяет информировать о факте дорожно-транспортных правонарушений, за это выплачивается денежное вознаграждение. Это безусловно дало эффект и дисциплинировало участников дорожного движения.
Такая практика будет сдерживающим фактором для представителя госструктуры. Я думаю, что это даст хорошие результаты, по крайней мере, в зарубежной практике подобные механизмы оправдали себя.
— Агентство получило право запрашивать и изучать данные о бюджетных расходах. Могли бы вы рассказать о процессе работы в данном направлении?
— В первую очередь, данные о бюджетных расходах должны быть открыты не только для агентства, но и для всех граждан, мы должны добиться этого. Мы создадим нормативную базу совместно с другими бюджетными организациями, будет конкретный механизм для получения этих данных.
Недавно было объявлено о том, что были расхищены средства, предназначенные для смягчения последствий пандемии. Мы установили контроль над процессом расходования этих денег. Уже связались с разными госорганами, они готовы предоставить данные, куда и сколько расходуется. Впредь у нас будет налаженная система, и мы будем отслеживать все расходы и поступления бюджетных средств госорганов.
— Как вы упомянули, в последнее время мы часто стали встречать случаи хищения средств из фондов «Мехр-шафкат ва саломатлик» («Милосердие и здоровье»), «Махалла», центров санэпидблагополучия, а также средств для безработных. В некоторых случаях, это были деньги социальной помощи от государства нуждающимся. Эксперты предлагали разработать механизм, при котором напрямую бы деньги передавались или перечислялись получателям, избегая посредников в этом процессе. Как вы думаете, почему все-таки посредники остались в этом процессе? Как таких ситуаций можно избежать?
— Это было предсказуемо. Я в самом начале говорил: если деньги очень большие, есть соблазн. Если эти деньги выделяются в чрезвычайной ситуации, соблазн удваивается. Отсутствие системы дало возможность недобросовестным людям воспользоваться этим.
Эти последние факты хищения показали, что мы не были готовы. И статистические органы, и другие организации, которые работают с малоимущими гражданами, у них не было системы учета, кто в каком состоянии находится. Поэтому государство было вынуждено выделять эти деньги через какие-то организации. Для уменьшения человеческого фактора у нас должна быть экосистема, платформа.
— Ваше агентство начало проверку по случаям хищения денежных средств, которые были выделены на борьбу с коронавирусом. Как будет вестись это дело?
— Мы хотим изучить все поступления по смягчению пандемии в Узбекистане. Это государственные средства, которые поступили в Антикризисный фонд, средства от международных организаций, грантовые средства, включая кредиты международных финансовых организаций, а также средства, которые выделялись через фонды и благотворительные организации. Мы хотим все это проанализировать.
Если будут выявлены факты хищения, мы обеспечим необратимость наказания. Есть уже факты, возбуждены уголовные дела, мы будем контролировать ход расследования этих дел. В конечном итоге мы подготовим отчет для общественности, сколько было выделено и как было потрачено, кого и как мы привлекли к ответственности. Самое главное, мы проконтролируем, чтобы эти средства были возвращены обратно в государственную казну.
— Вы как-то сказали, что в вопросе работы с общественностью пропагандистский подход — не самый эффективный. Однако, перед агентством стоит задача повышать грамотность людей в вопросе коррупции и формировать нетерпимое отношение к коррупции. Где золотая середина между пропагандой и просвещением?
— Когда мы говорим «коррупция — это зло» и повторяем это всем, то это пропаганда. А просвещение — это показать людям, к каким последствиям приводит коррупция. Люди должны осознавать, что коррупция наносит урон не только государству, но и семьям, их будущему.
В процесс просвещения мы должны непосредственно вовлекать население, чтобы у людей было чувство сопричастности. Использовать для этого новые подходы, передовую практику. Недавнее решение по финансовому поощрению тех, кто информирует о фактах коррупции, является одним из таких примеров.
— Расскажите пожалуйста, на каком этапе находится набор сотрудников в агентство. По каким критериям их отбирали?
— Мы проработали положение, создали специальную конкурсную комиссию, куда вошли представители Министерства юстиции, СГБ, Генпрокуратуры, Администрации президента, гражданского общества и психологи. В дальнейшем все шаги и этапы решали представители комиссии.
На каждую позицию мы объявили конкретные критерии. В первую очередь, это достаточный опыт работы в определенной сфере и в руководящей должности. Все было открыто. В процессе подачи заявления не было человеческого фактора, кандидаты подавали документы онлайн.
Поступило более 13 тысяч заявлений на работу. Вначале мы были рады, что очень много людей хотят поступить к нам на работу и что у нас будет шанс отобрать достойных. Но во время отбора мы поняли, что многие кандидаты, более 90%, не подойдут элементарно по критериям: нет достаточного опыта или не работали в этой сфере.
В итоге к тестовым испытаниям были допущены только 146 человек из 13 тысяч кандидатов. Были возмущения в соцсетях, что кого-то завалили, что мало приняли на следующий этап. Но у нас была комиссия, я ничего не решал. В каких-то случаях мы запрашивали с рабочих мест кандидатов характеристику, учитывали все моменты: какие награды есть у него, какой у него послужной список.
Провели тест, включающий 50 вопросов по 4 направлениям: знание антикоррупционного законодательства (25 вопросов), текущая политика в мире и Узбекистана (10 вопросов), логическое мышление (10 вопросов), остальные 5 вопросов были по истории и философии.
Вначале комиссия приняло решение, что кандидаты, набравшие более 65 баллов из 100, пройдут на следующий этап. Но результаты теста показали, что больше 65 баллов набрали только 7 человек. Поэтому комиссия решила снизить проходной балл до 56 баллов. В итоге 23 человека, которые набрали более 55 баллов, прошли дальше.
Вообще мы объявляли набор на 30 должностей, но к сожалению, тест прошли только 23 человека. Им еще предстоит два этапа: психофизиологический тест и собеседование. Я надеюсь, что на последнем этапе останется как можно больше кандидатов.
Еще 123 человека, кто не прошел тест, попали в кадровый резерв. Если после собеседования мы примем малое количество людей на работу, то у нас есть два сценария, комиссия решит, по какому пойти. Мы хотим в первую очередь обратиться к нашему резерву, чтобы они прошли тест еще раз или же прошли на следующий этап. После этого мы будем периодически объявлять о дополнительных наборах на открытые вакансии. Поэтому хочу сказать тем, кто не прошли тестовые испытания, у них есть еще возможность, мы можем к ним еще обратиться.
Было очень много моих знакомых, которые подавали документы, — с кем я работал или мои однокурсники. Некоторые из них не прошли даже до тестовых испытаний, некоторые провалились во время тестов. Но я рад, что все было открыто, прозрачно и честно.
— Каков ваш посыл всем коррупционерам?
— Я бы порекомендовал, чтобы они проанализировали, посмотрели на судьбу тех коррупционеров, которые уже были пойманы и отбыли наказание, и какое у них сейчас состояние. Они должны понять, какая судьба их ждет, если преступят черту. Это будет наказанием или пятном не только для него, но и для всей семьи, его будущего поколения.
Тех, кто занимается этим сейчас, я бы просил остановиться, просто оглянуться и посмотреть, куда привела людей это скользкая дорожка как на низовом, так и на высших уровнях, что их ждет. Этого должно быть достаточно, чтобы переосмыслить.
Я знаю, они думают, что их не поймают. Но наше агентство изо всех сил будет стараться, чтобы виновные понесли заслуженное наказание за каждое правонарушение и все незаконные деяния.
