Сегодня непросто добраться из Ташкента в Риштан, что в Ферганской области. Знакомый водитель сообщил, что остался в долине, потому что главная артерия Риштана перекрыта. Он удивился, что кто-то собирается посетить гончарную мастерскую страны в период большой перестройки.
Руины домов появляются вдоль дороги еще до стелы на границе Риштанского района. После въезда в него поперек дороги стоит машина органов внутренних дел. За ней на фоне пыли и красного кирпича мелькают фигуры десятков сотрудников органов внутренних дел и военных в камуфляжной форме.
Женщины с детьми на руках идут по центру раскаленной дороги, обмахиваясь веерами. Ветер поднимает тонны пыли. Клубы черного дыма валят из крупной техники. Жужжат бензопилы, оставляя город без деревьев, которые тянулись к небу десятки лет. Деревья сохранились только во дворах. Они словно являются знаком того, что сюда уже не вступит реконструкция.
Жара здесь чувствуется сильнее, чем в Ташкенте. Кожа покрывается липкой пылью. На влажную одежду оседает песок. Порывы горячего ветра забивают песком нос и глаза.
В огромное число домов теперь можно заглянуть прямо с дороги. За разрушенными стенами десятков участков видны саманные тандыры.
Двор с ровной землей выделяется на фоне искореженной земли. Здесь урюк сушится рядом с пнем чинары, от которого еще исходит запах свежеспиленного дерева. Закопченный казан нависает над очагом. На переднем плане некоторых участков среди развалин остались жестяные будки туалетов.
Бок о бок с разрушенными домами строятся новые здания. Рядом с одним из них загорелый мужчина с покрытыми пылью ногами подзывает меня.
«Вот, сфотографируйте их, — показывает он на пятерых парней в яме. — Это военные».
Огромная яма — это разрушенный фундамент 10-комнатного дома, который строил Холматжон-ака. На этом месте будет дорога.
В связи со строительством типовых домов пришлось снести пятикомнатный дом, в котором он жил. В итоге реконструкция переступила порог его участка на 24 м. Осталось еще одно строение, где Холматжон-ака сейчас проживает вместе с семьей.
Мужчина не удовлетворен компенсацией. Весь ущерб ему оценили в 56 млн сумов, не засчитав продовольственную лавку рядом с участком, которая кормила его семью. Он собирается вызывать оценочную компанию из Андижана.
«Сейчас дали только 10 млн, — рассказывает он. — Из оставшейся суммы будет вычтена стоимость целых стройматериалов: кирпича, арматуры. То, что целое после сноса».
Холмат-ака идет домой за кадастром, чтобы доказать законность строительства 10-комнатного дома. Он возвращается с проектом типовых домов, которые, по его словам, жители должны построить на месте снесенных участков. В беспорядке найти документы кадастра не удалось.
Заместитель хокима Риштанского района по строительству Содикжон Хайдаров в беседе с корреспондентом «Газеты.uz» сообщил, что основанием для решения хокима по реконструкции дороги стал протокол выездного заседания с участием президента от 7 марта.
Окна хокимията выходят в махаллю, которая останется нетронутой. С третьего этажа видны шиферные крыши одноэтажных домов.
Согласно проекту, общая ширина проезжей части составит 15 м. Будут построены тротуары шириной 2,25 м, велодорожки шириной 1,25 м, установлены водоотводные лотки и цветочные клумбы. Зеленая полоса шириной 3 м будет высажена кустарниками и двух-трехлетними деревьями. В итоге ширина улицы между домами составит 50 м.
В настоящее время реконструкция затронула 250 домов. Вместо них вдоль дороги будут построены типовые двухэтажные дома с магазинами и мастерскими на первом этаже. Жители должны возводить новые дома на деньги, вырученные с компенсации.
«Компенсация будет разной. Со всеми будем говорить», — отмечает Содикжон Хайдаров.
Он не уточнил, какие виды компенсации предлагает хокимият. Но согласно решению хокима Риштана от 13 мая, компенсация будет осуществляться в порядке, предусмотренном 97-м постановлением Кабинета Министров Узбекистана о возмещении убытков в связи с изъятием земельных участков для государственных и общественных нужд. Проект необходимо сдать ко Дню независимости.
Личная жизнь людей тотально оголена. Многие огораживают дворы полотнами ткани. Бессмысленно. Ветер то и дело развевает их, обнажая нищету некоторых домов. Справится ли с ней реконструкция?
Повалены несколько старых столбов линий электропередачи. Старики и дети, сидя в тени еще не разрушенных зданий, наблюдают за работой экскаватора. Мужчина спит под живой чинарой, облокотившись на гору песка.
Несколько молодых людей по очереди колотят кувалдой остаток бетонной стены.
«Удалите фотографии, пожалуйста. Мы — военные. Нас нельзя нигде выкладывать», — просит один из парней.
Они рассказали, что помогают проводить предстроительные работы. Военные появились в Риштане только вчера. Грузовики привозят их в город из близлежащих частей в 8 утра и увозят обратно к 6 вечера.
Выше по дороге эти вчера еще подростки смеются и фотографируются с произведениями гончарного искусства во дворах мастеров, чье жилье они помогают разрушать. Торговля керамическими изделиями продолжается. Даже автобусы с туристами останавливаются у мастерских известных керамистов. Туристы интересуются у местных жителей, не землетрясение ли произошло в городе.
В нескольких метрах от дороги сидит женщина лет 50. У нее серые от пыли ноги. Волосы прикрыты платком. По лицу бегут ручьи пота. Ее зовут Мавлюдахон. Она сидит на груде серых кирпичей под стеной разрушенного дома и скидывает кирпичи сторону. По стене свисает лоза сломанного винограда с большими зелеными ягодами. У Мавлюды-опы виноградника больше нет.
«Вы не знаете, государство нам поможет? — спрашивает она. — А то мы одни не справимся. Откуда у нас столько денег… Денег нет, мужа нет. Дети маленькие. Было бы хорошо, если бы помогли. Хорошо, у нас два дома было. Один остался. Напишите, чтобы нам помогли».
В семье Мавлюды-опы восемь человек, пять из них — дети. А в оставшемся доме всего две комнаты. Из дома выходит молодая девушка: «Еда готова, мама. Идемте кушать».
«Сегодня одна работаю. — говорит Мавлюда-опа. — Завтра обещали привезти мне помощников. У меня здесь двое сыновей. Они помогают, конечно. Снос начался уже месяц как».
Кажется, что местные жители уже не находят происходящее возмутительным. К руинам и пыли привыкаешь. Люди смиренно решают свои строительные вопросы, торгуют, занимаются ремесленничеством. Дети бегают вдоль дороги, по которой проносятся огромные грузовики с землей.
Груды кирпича у дороги ожидают строительства типовых домов. Ворота медицинского колледжа разобраны. Местами еще остались одинокие деревья. Особенно иронично выглядят пни чинар между кустами арчи. Опилки разлетаются по асфальту.
Местные жители говорят, что риштанский фермерский базар снесут под предлогом антисанитарии. Сейчас продавцы на базаре сидят под зонтами. Продукты и готовая еда покрываются пылью.
Почти всю ширину дороги перекрывает ствол зеленой чинары и густая листва плакучей ивы. На лицах жителей, у чьих домов росли деревья, печаль. Еще 10 минут назад под ними отдыхали рабочие и сотрудники ОВД. Ива была посажена жителями собственноручно, а старую чинару они поливали каждый вечер.
Иду дальше. Маленький дом без крыши. Из оконных проемов вывалились кирпичи — пожалуй, это самое страшное, что сегодня удалось увидеть.
«Мой дом не попал под снос, — рассказывает дедушка, идущий по дороге. — Я живу в глубине махалли».
Он приглашает меня в дом выпить чай. Мы сворачиваем с главной дороги. Здесь нет асфальта: только щебень и пыль на узких улочках между жилищем семей разного достатка.
«В этом году всех ломают на 25 м от линии дороги. Некоторым участки дали в 5 км от города. Кто-то пытается найти богатых соседей, чтобы вместе строить дом. Многие еще не достроили свои дома. Хотя у них было разрешение. А теперь все ломают», — сетует дед.
«В прошлом году проект был совсем другой. Потом хотели пятиэтажные дома строить. Но так как грунтовые воды близко, решили [пятиэтажки] строить в конце города. Теперь там все плачут. Если бы хотя бы по-человечески относились», — продолжил он.
Здесь почти каждый ломает свой кров сам. Те, кто когда-то построил хороший дом, теперь платят деньги из собственного кармана, чтобы демонтировать здание, сохранив дорогие материалы.
Вижу двухэтажный дом без крыши. Здесь работал экскаватор, только почему-то не закончил. Комнаты превратились в открытые ниши. Пробираюсь сквозь холмы кирпичей и песка к дому. Из тени появляется маленький котенок. За стеной меня радостно встречает женщина с усталым лицом.
«Это ваш дом?» — спрашиваю.
«Наш», — отвечает она. Замечаю в темном углу топчана мужчину с седыми волосами.
«Но где вы живете?» — удивляюсь.
«Здесь и живем».
Здесь — это между куском оставшегося дома, в котором хранится керамика на продажу, и двором. Здесь — значит, на топчане, за которым стоит белый холодильник. В углу сложены курпачи, на стене висят часы. С виноградника свисают провода зарядных устройств для мобильников. Чайник и пиалы тут же. За спиной небольшой шкаф с посудой. Рядом пустой очаг.
Это пожилая пара ремесленников. Время обеденное. Три женщины принесли старикам еду, завернутую в хлопковые скатерти. Они садятся за стол на топчане и приглашают к трапезе.
Старикам выделили 4 сотки земли, дали 10 млн компенсации наличными. Власти обещают семье еще 70 млн сумов на строительство дома. Старики уже купили цемент и арматуру, какое-то количество кирпичей. Они надеются на лучшее, говорят, что все делается для будущего, для детей.
На лобовых окнах некоторых грузовиков листы бумаги с надписью «Снос» и номерами телефонов водителей. Выстиранное белье колышется на веревке, натянутой между двумя деревьями вишни. Через два месяца у города должна начаться новая история.
