Лет тридцать назад в худжрах медресе Абулкосим, одного из немногочисленных сохранившихся архитектурных памятников Ташкента, разместились первые мастерские народных мастеров. Прошло немного времени, и его стали называть Академией декоративно-прикладного искусства.
Красочно расписанные шкатулки, ларцы, лаухи — раздвижные деревянные подставки для книг, живописные композиции на обрамленной в рамку ручной шелковой бумаге, ткани, коже и даже тыкве — эти образчики миниатюрной орнаментальной росписи в Ташкенте можно встретить везде. А ведь всего три десятилетия назад оригинальными произведениями восточной миниатюры можно было насладиться, лишь взяв в руки старинные манускрипты, в которых они в качестве иллюстрации украшали текст. Но счастливчиков, имевших доступ к книгохранилищам, было немного. Люди в основной своей массе и не знали о том, что когда-то у наших предков была такая живопись, ведь ее секреты были утеряны более 400 лет назад.
О ее возрождении, как и о возвращении из небытия других исчезнувших видов народных промыслов радели специалисты, душой болеющие за узбекскую культуру. Был среди них и 27-летний аспирант Ташкентского института искусствознания Шахалил Шаякубов. Он неоднократно навещал немногочисленных народных мастеров, живущих в разных областях, и с горечью наблюдал, как теряются традиции, так как пожилым уже в те годы людям некому было передать секреты своего ремесла, молодых не интересовали эти премудрости. В конце 70-х годов прошлого столетия Шахалил написал статью в одну из центральных газет. В ней он рассказал о том, что обрываются нити, связывающие мастеров разных поколений, исчезают целые виды прикладного искусства, что никто не заботится о воспитании молодой смены, указал и на условия, в которых вынуждены работать ремесленники и их подмастерья.
Статья была замечена, в том числе и руководством республики. После неоднократных бесед аспирант был назначен руководителем вновь созданного Объединения мастеров народного искусства. Начались нелегкие будни, связанные с организацией условий для усто, обеспечением их необходимыми сырьем и инструментами, налаживанием индивидуальной школы ученичества «Усто-шогирд» при ведущих мастерах. Главной заботой было восстановление исчезнувших видов: ручная набойка, ткачество, ковроделие, маргиланская чеканка, хорезмская и самаркандская орнаментальная роспись, золотое шитье, резьба по дереву и кости и так далее. Ну и, конечно же, миниатюра. За это искусство Шахалил болел особо, так как с детства увлекался орнаментальной живописью.
В процессе трудоемкой работы, потребовавшей неоднократных посещений музеев, научно-исследовательских институтов, архивных и рукописных фондов, были радостные минуты, связанные с удачным решением той или иной проблемы. Но больше преобладали минорные ноты: мастера не могли докопаться до секретов растворения сусального золота, создания качественного папье-маше, необходимых красок, лаков, кистей. Многочисленные эксперименты не давали положительных результатов. Это продолжалось до тех пор, пока не наладились творческие связи с Художественными мастерскими Палеха (Россия). Русские коллеги щедро поделились секретами создания лаковой миниатюры, помогли с материалами и оборудованием, литературой. Все это помогло сдвинуть дело с мертвой точки. Так началось возрождение узбекской миниатюры.
В начале 90-х офис Шахалила Шаякубова, возглавлявшего тогда научно-производственный центр «Мусаввир», располагался в медресе Абулкосим. Именно в то время впервые переступил порог этого величественного здания Кахрамон Шоисламов. Он еще в детстве увлекся орнаментальным дизайном, посещал кружок орнаментальной росписи. После восьмого класса поступил в училище декоративно-прикладного искусства, получил диплом маляра-декоратора. Украшал мозаикой в национальном стиле стены различных построек. Но он хотел стать миниатюристом, и эта мечта привела его в медресе Абулкосим.
«В те годы слава о медресе гремела по всей стране, — говорит Кахрамон. — Его по праву называли Академией народно-прикладного искусства, здесь творили известные мастера, произведения которых хранятся в музеях и частных коллекциях разных стран. Попасть в число их учеников было трудно, нужно было пройти экзамен посложнее чем в иной вуз, но если уж попал, то это было большой честью. В создании такой атмосферы немалая заслуга Шахалила Каримовича. Жутко было идти на худсоветы, которые он возглавлял. Каждое произведение, представленное мастером, критически оценивалось, всесторонне рассматривались его сильные и слабые стороны. В результате нередко возвращали на доработку, невзирая на имя мастера, его опыт и авторитет. Поэтому в руки покупателя попадали качественные вещи, за которые не стыдно было. А сейчас ширпотреб, низкопробная продукция все заполонила. Все-таки худсовет нужно возродить, нужна какая-та преграда этим поделкам».
Кахрамон вспоминает, как на каждом худсовете Шаякубов требовал от мастеров, чтобы они постоянно думали о том, чтобы привнести что-то новое, свое в ремесло. «Все мы знаем о Камолиддине Бехзоде и его школе, Султане Махмуде, других миниатюристах, творивших столетия назад. А что будут говорить о нас потомки через сто лет, думайте об этом!» — не уставал говорить он.
Эти призывы не пропали втуне. Кахрамон, например, первый в медресе Абулкосим стал создавать свои миниатюрные композиции на шелковой бумаге. Причем коллеги вначале отнеслись к его экспериментам скептически. В то время мастера в основном закупали деревянные болванки шкатулок, ларцов, лаухов и их разрисовывали. К тому же в дефиците была и шелковая бумага, секреты производства которой были также утеряны. Кахрамону приходилось искать чистые страницы из не подлежащих реставрации старинных манускриптов и использовать их для своих работ. Он до сих пор не выбрасывает обрезки, даже размером со спичечную коробку, все идет в работу. Самое главное, опасения, что миниатюра на бумаге не будет оценена ценителями, оказались напрасными. Не успевала, что называется, краска высохнуть, а произведение уже уходило в частную коллекцию. С шелковой бумагой стали работать и другие миниатюристы, благо в начале 2000-х мастера освоили ее производство на основе старинной технологии.
Кахрамон первым среди коллег отошел и от копирования орнаментов, созданных в далеком прошлом, рисуя геометрические формы в стилизованной, модернистской манере, более близкой современникам. Не случайно на ЭКСПО-2000 в Ганновере (Германия) его работы были нарасхват. На ЭКСПО-2005 в Японии он, видя, как японцы украшают свои сотовые телефоны разными брелоками, предложил сначала своей переводчице Юко украсить ее мобильник миниатюрой. Пока он его разрисовывал, собралась толпа посетителей, и скоро от желающих украсить телефон отбоя не было.
«Приходили художники из других павильонов, которые никак не могли понять, как держится рисунок на пластмассовой основе, не смывается, — смеется Кахрамон. — Мы ведь обычно шкатулки вначале керамической пензой натираем, на нее краска и ложится. Так что и на пластмассе она хорошо держится. В водяной краске есть клей ПВА, который хорошо цепляет с поверхностью. А чтобы моментально высыхало, рисунок сверху покрывал бесцветным лаком для ногтей, который женщины используют. Вот и все секреты».
Сейчас у него новая задумка: создать шахматную доску с фигурами из папье-маше по старинной технологии. По его словам, академик Академии художеств Ниёзали Холматов восстановил секрет производства бумаги из коры тутовника — шелковицы. Манускрипты из такой бумаги хранятся столетиями. Оказывается, чтобы ее не уничтожали влага, моль, в процессе изготовления в массу по технологии добавляли квасцы.
«Процесс сложный, но игра стоит свеч. Так что на мой век работы хватает, да и детям достанется», — говорит миниатюрист.
Его тринадцатилетний сын Шомурод в свободное от занятий время старается проводить в просторной мастерской отца, напоминающей своим видом больше экспозицию музея. Выполняет мелкие поручения, набивает руку. Дочь Одина учится на третьем курсе Республиканского художественного колледжа имени Бенькова. По словам отца, хороший дизайнер, преподаватели ею довольны. Так что есть кому завтра прийти на смену мастера.
